Закрепощение труда и личности крестьянина в Московской Руси было одной из главных причин создания вольного казачества и постоянного пополнения его рядов «новоприходцами», «сошедшими на Дон».
Наконец, нельзя не указать еще на одну причину создания казачества, не отмеченную еще историками, причину, так сказать, политико-экономическую. XVI в. был периодом окончательного перехода большей части Московской Руси к занятию земледелием. За исключением самых северных и южных границ земледелие одержало победу над другими отраслями народного производства. В писцовых книгах эпохи пашенные угодья далеко перевешивали собою землю, назначенную для других хозяйственных целей. Бобровые же гоны, бортные ухожья, соляные варницы и даже рыбные ловли отступали все далее на север и юг [5] Рожков Н.А. Город и деревня в русской истории. Изд. 6-е. М., 1920. С. 38–39.
. Далеко не все хотели менять труд охотника на труд земледельца. Эти люди уходили в нетронутые и неиспользованные еще места ловить рыбу в реках Юго-Востока, бить дикого зверя в лесах Восточной России и на обширной равнине Дикого поля, тянувшегося от Днепра и за Волгу. Быть может, вкус к освоению даровых сил природы обострялся под влиянием того, что земледельческий труд на Руси все более становился средством закабаления экономического, социального и политического.
Пролетаризованное крестьянство, лишившееся земли или покинувшее ее, составило главное ядро казачества. Государство без особой симпатии смотрело на «утеклецов», покинувших тягло, «избывавших тяготы». Оно звало их «зогонными людьми», «шарполниками», «ворами», но чаще всего «гулящими людьми» [6] Акты исторические. Т. I. С. 433–434. Бродящих по Дону рязанцев Иван III в 1501 г. звал «заполянами» (за Полем). Памятники дипломатических сношений Московского государства c Крымскими и Ногайскими ордами. Т. I. Сб. Императорского российского исторического общества. Т. 41. С. 366.
.
С его точки зрения, это были люди, не принадлежавшие к определенному сословию, не несущие тяготы, возложенные на сословия царства.
«Гулящие люди», в свою очередь, питали малую симпатию к государству, которое было для них жестокой мачехой. Они нанимались иногда в батраки на работу, не брезговали разбоем, но главным занятием их был «промысел» – охота, рыбная ловля. Выходя на «украины» и за пределы царства, «гулящие люди» объединялись в «ватаги», промышленные товарищества или же в «станицы».
Во главе станицы стоял выборный атаман, при нем был выборный же есаул или «молодший товарищ», исполнитель веления атамана. Все дела станицы решались в кругу, собрании всех членов общины. Выходя в Дикое (то есть никому не принадлежащее) поле, станица могла столкнуться с такими же вольными «гулящими людьми», в частности с татарами. Поэтому гулящим людям приходилось организоваться и вооружаться по-военному, становиться профессиональными воинами. И вот это именно качество – военного человека – придало гулящему человеку название казака.
Казак не был только беглым крестьянином, пролетарием и эмигрантом по социальным причинам. Он был казаком потому, что, отправляясь в поле, на охоту, рыбную ловлю и «за зипуном», он становился воином. В начале – «погулять на Поле», «уйти в молодечество», «казаковать» – было лишь временным занятием гулящего, а иногда и служилого человека, жившего на украине Московского государства. Показаковавши, человек возвращался с добычей в пределы царства продать ее и пожить вволю.
Энтузиасты казачества, готовые одеть самого Адама в штаны с лампасами, относят появление казачества ко временам весьма отдаленным. Они правы в том отношении, что и Киевская Русь знала таких «добрых молодцев», вольных людей, которые, подобно казакам, вели непрестанную войну со степными хищниками своего времени. Пример тому – куряне, «сведомы кмети» из «Слова о полку Игореве». Но казачество, в том смысле, как мы его понимаем, было явлением, начало которому положено в первой половине XV в.
Древнейшее известие о казачестве говорит о казаках рязанских, оказавших своему городу услугу в столкновении с татарами в 1444 г. Эти именно рязанские казаки и явились, по-видимому, первыми донскими казаками. По крайней мере, в наказе великого князя Ивана III великой княгине Рязанской Агриппине (1502) мы читаем о том, чтобы казнить тех, кто «ослушается и пойдет самодурью на Дон в молодечество» [7] Иловайский Д.И. История России. М., 1890. Т. III. С. 382; Памятники дипломатических сношений c Крымом. Сб. Императорского Российского исторического общества. Т. 41. С. 413. Для проводов через Дон к Азову нанимали рязанских казаков, «которые бы на Дону знали…», чтобы послам от ее, Аграфены (вел. кн. рязанской), «людей, от заполян, лиха никотораго не было…» (с. 366). В.Н. Татищев считал родоначальниками донских казаков не рязанцев, а мещерских (русских казаков, которые удалились из «Месчоры» при «царе Иоанне I» (то есть при Грозном), который перевел на их место ногайцев. Русские же казаки основали свой городок на правом берегу р. Дона, «где ныне Донской монастырь» ниже Тулучеева 16 верст, ниже ст. Калитвенской 86 верст, ниже Новопавловска 114 в. Низовые же казаки будто бы потомки запорожцев (1000 ч.), которые остались на Дону от отряда в 5000 ч., приходившего под Астрахань, на помощь русским, под командой М. Вишневецкого. Татищев В.Н. Лексикон российский исторический, географический и политический. СПб., 1793. Ч. II. С. 167, 170.
.
Читать дальше