Джон Биггинс: Двуглавый орел

Когда Чарлтон Хестон (который, естественно, оказался и тем, и другим) поднялся со своего места, я сдался и вернулся к книге, слишком хорошо зная, какая скучная вереница событий сейчас развернется на экране.

Но все же этот эпизод, смехотворный сам по себе, заставил мою голову работать. По правде говоря, я думаю, что чаще, чем нам хочется признать, жизнь становится похожей на выдумку, а реальные события – на низкопробное кино. Я верю, без всякого на то основания, что может встретиться иногда шлюха с золотым сердцем, которая обращается к своим клиентам "голубчик". И в прежние времена бывали судовые механики, бесспорно шотландцы (я знавал одного такого), которые, вытерев руки ветошью, сообщали капитану на мостике, что двигатели не станут работать при таком шторме. И хотите верьте, хотите нет, что-то очень похожее на только что описанную ситуацию действительно однажды со мной случилось, хотя на деле все оказалось не совсем так, как в фильме.

Помню, летом 1959 года мы с моей второй женой, англичанкой Эдит, жили в Чизике. Ранним утром с острова Джерси позвонила младшая сестра Эдит: их мать, которой тогда было около девяноста шести, несколько лет назад переехала к ней из Суффолка и тяжело болела уже несколько месяцев, наполовину парализованная от инсульта и прикованная к постели. Ночью её состояние резко ухудшилось, и доктор сомневался, что она протянет долго.

Она попросила, чтобы дети были рядом с ней, так что не могло быть возражений: нам следовало добраться туда как можно быстрее, даже если это означало расходы на перелёт.

Я говорю "мы", потому что хотя Эдит и служила в добровольческом медицинском отряде сербской армии во время того ужасного зимнего отступления через Балканы в 1915 году и, следовательно, у неё наверняка на всю жизнь выработался иммунитет от страха, она всё равно очень боялась полётов и определённо не села бы в самолёт без меня. Так что мы вызвали такси, спешно собрали всё самое необходимое и в субботу с первыми лучами зари отправились на вокзал Ватерлоо, проезжая через город, едва пробуждавшийся ото сна.

В те дни поезда еще были на паровой тяге — блестящие темно-зеленые вагоны с полированными панелями и сетками для багажа тянули странные угловатые локомотивы, похожие на форму для выпечки.

Мы прибыли на аэродром Истли (как он тогда назывался) во время завтрака и взяли по сэндвичу с ветчиной и чашке чая в ангаре времен войны, который служил пассажирским терминалом, пока сотрудники аэропорта проверяли мои проездные документы. Джерси — британская территория, но с окончания войны прошло всего четырнадцать лет, и Министерство внутренних дел требовало, чтобы я показывал документы перед посадкой на самолет: "Оттокар Прохазка (ранее — Прохаска) — находящийся под британской защитой житель Великобритании — родился в Австрии в 1886 году; ранее — гражданин Чехословакии и Польши — апатрид с 1948 года".

Они в вежливом недоумении пару минут чесали голову, затем поставили печать и разрешили нам пройти на взлетную полосу. Билеты ждали нас в Истли, их предварительно заказала сестра Эдит, так что без каких-либо еще задержек мы в спешке шли по выжженной траве — то лето оказалось одним из самых жарких, которое я пережил за все годы жизни в этой стране. Самолет стоял перед нами, завершая заправку. Это был восхитительно элегантный маленький двухмоторный "Де Хэвилленд": двенадцать пассажиров плюс пилот и стюардесса.

Когда мы с чемоданами в руках вышли на полосу, я понял, что несмотря на дурные предчувствия жены, я получу удовольствие от этого путешествия. В те дни люди редко летали, даже вполне обеспеченные вроде нас, и мой последний полет состоялся шестнадцать лет назад: ночью, над темными просторами Богемии, в брюхе бомбардировщика Королевских ВВС "Уитли" и с парашютом за спиной.

Когда мы приблизились к трапу самолета, улыбающаяся стюардесса пожелала нам доброго утра и попросила предъявить посадочные талоны. Тем временем в моей голове всплывали почти забытые воспоминания о тех летних деньках много лет назад, когда я шагал по траве далеких лугов и взбирался на борт летательных аппаратов куда примитивнее, чем этот, и предназначенных для куда менее невинных целей.

Нам указали места, на ряд дальше от перегородки кабины экипажа, напротив пропеллеров, и мы сели по разные стороны от прохода. Бедная Эдит побледнела и напряглась, а я потянулся через проход и для успокоения сжал ее руку. Сам же я откинулся на сиденье — гораздо более удобное, чем скрипучая плетеная корзина, в которую я уселся, когда впервые отправился в полет — и выглянул в иллюминатор, на залитое солнцем поле и безоблачное голубое небо.