Дмитрий Агалаков - Принцесса крови

С детства его жизнь проходила на виду у всего двора. Но он походил скорее на шута, сидящего рядом с троном своего отца, чем на принца. Ему было четырнадцать лет, когда его женили на одной из первых красавиц Европы – двадцатилетней Маргарите Баварской. У нее не было отбоя от поклонников. Она была искушена в любви, а главное – самоуверенна, как богиня. И смотрела на него так, точно он – злой карлик, которого подбросили ей в постель. Таково жестокое эхо династических браков! Он решил заслужить ее расположение и отправился в крестовый поход, от имени отца, Филиппа Смелого, возглавив французов и бургундцев, но в битве под Никополисом [6], где войско крестоносцев оказалось разбито, попал в плен. У султана Баязида он провел два унизительных года и был продан отцу за баснословную сумму – двести тысяч золотых дукатов! Вся Бургундия шепотом проклинала Жана, и как иначе – чтобы вызволить из беды принца, народ обложили непомерными налогами. Жан вернулся в Париж переодетым в черный костюм – он во всеуслышание поклялся до последнего дня носить траур по разбитому войску Христову. Но это не уберегло Жана от насмешливого прозвища, которым тут же наградил его Людовик Орлеанский, родной брат сумасшедшего короля и официальный любовник распутной королевы. «Вот он, Жан Бесстрашный!» – со смехом за спиной страдающего коротышки повторял ведь двор. А вскоре бургундский принц узнал, что все тот же красавчик-сердцеед Людовик в его отсутствие оказывал его супруге внимание. Тогда Жан и поклялся отомстить кузену. Бургундский и Орлеанский дома враждовали и раньше, борясь за сферы влияния при Карле Безумном. Во время церковный схизмы [7]они к великому удивлению французов поддерживали разных пап, проклинавших и предававших друг друга анафеме перед лицом всего христианского мира. Но когда Филипп Смелый внезапно скончался и бургундский меч оказалсь в руках Жана Бесстрашного, запахло жареным. Два самых могущественных в государстве человека отныне выставляли взаимную ненависть напоказ. Дело дошло до того, что Людовик Орлеанский, всегда потешавшийся над уродливым кузеном, выбрал себе эмблему – суковатую палку. Это означало то, что он всегда готов дать хорошую трепку своему низкорослому кузену. Не остался в долгу и Жан – он усеял свои ливреи серебряными стругами. Его противник должен был знать, что он намерен обстругать дубину зарвавшегося врага. Так они и ходили во время государственных заседаний и пиров, теша придворных грозными символами. И понося и насмехаясь друг над другом, побуждая то же делать и свои многочисленные свиты. Людовик и Жан были похожи на двух котов, что, прижав уши и подергивая хвостами, бешено ревут, усевшись друг против друга. Но двор прекрасно осознавал, что, сорвись они – вступи в бой, много прольется крови.

Жан Бургундский оставил зеркало, обернулся к слуге:

– Ты хотел мне что-то показать, Жак?

– Да, мессир, – ответил тот.

Слуга подошел к одной из дальних полок и вынес на свет небольшой арбалет.

– Для ближнего боя, мессир, – сказал слуга. – С двадцати шагов пробивает рыцарскую броню, – с мрачной улыбкой похвастался он.

– Добрый арбалет, – усмехнулся герцог, беря в руки оружие. Он коснулся рукой дерева, тугой стальной тетивы. – А какова стрела к нему?

– Подстать тетиве – из лучшей стали.

Герцог вернул оружие мастеру.

– Покажи его в деле, Жак! – ему не терпелось насладиться зрелищем.

– Конечно, мессир.

Слуга достал стрелу из кожаного колчана, висевшего на стене, отыскал тут же, на одной из полок, «козью ногу» – для натяжки тетивы, и подготовил арбалет к бою. Затем Жак вытащил первый попавшийся ему на глаза факел из гнезда и направился в дальний угол залы – в темноту, и скоро там вспыхнул огонь. Языки пламени высветили чучело в человеческий рост, из плеч которого пучками торчала солома. На кожаном ремне, прикрывая торс чучела, висел помятый щит с рисунком, но в сумрачном свете герб читался плохо. Было ясно, что это – мишень. Слуга вернулся к герцогу, цепко взял оружие.

– На темных улицах Парижа не будет лучшего друга, чем этот арбалет! – сказал он.

– Охотно верю, – отозвался герцог. – Порадуй же меня!

– Здесь все тридцать шагов, мессир, – целясь, со знанием дела сказал Жак.

Щелчок, протяжный свист, глухой удар…

Герцог неторопливо подошел к мишени. Выстрел был метким, выше всяких похвал – железная стрела пробила щит в самом центре, подрезав стебель средней из трех золотых лилий. Они расцветали на лазоревом поле. Сверху их венчала полоса белых квадратов. Это был герб герцогов Орлеанских – второй ветви французского королевского дома…