Алексей Воронков - Харбин

– Это не совсем так, – не соглашался я с ним. – Для этого были все предпосылки.

– Вы хотите сказать, во всем виновата западная пропаганда? – хитровато посмотрел на меня Мишель.

– Не только. С годами люди стали кое-что понимать… В массах потихоньку рос протест. Надоели нам все эти пустые речи коммунистических лидеров. Вот семя, брошенное Горбачевым, и попало на хорошую почву… И сразу взрыв. Кто тогда поддержал коммунистов? Да почти никто! Хотелось чего-то нового…

Мишель кивнул. Дескать, он согласен со мной.

– Короче, я понял, что конца этому вампиризму не будет и что Россия, которой я с детства хотел посвятить свою жизнь, для меня навсегда потеряна. Потому я и решил не возвращаться домой. – Он будто бы пытался оправдаться передо мной, потому искал все новые и новые аргументы. – Да-да, я не хотел возвращаться в государство вампиров! Я с головой ушел в свои исследования. Я не мог ни есть, ни пить, все работал, работал… Бывало, сутками не выходил из своего кабинета…

…Но тут вдруг что-то случилось с Россией, которую, несмотря ни на что, он продолжал любить и которую ни на минуту не забывал. И здесь открылась новая страница биографии Михаила Александровича Болохова, или, по-нынешнему, Мишеля Болохофф.

– Нам неожиданно вернули нашу Россию, – сказал он, и в его глазах я увидел тот блеск, который появляется у человека в минуты душевного подъема. – Мы-то думали, что не доживем до этой поры, а видите, как получилось…

Теперь и он возвращался в свою Россию. Пока что, правда, гостем, но со своей идеей, которая хотя и не является каким-то всеобъемлющим проектом преображения жизни, однако тоже имеет свою ценность.

– Когда я увидел, что в вашей стране происходят перемены, я решил: мне нужно тоже что-то сделать для России, – говорит Мишель, и я понял, что причиной всему этот великий генетический зов, который дремлет в каждом русском человеке, оказавшемся вдали от родины. – Во Франции я жил неплохо, но тут вдруг понял, что не могу без России. И жена Дельфина поняла это, когда мы несколько лет назад возвращались из Китая через Россию домой, в Париж. Она тогда увидела, что я места себе не нахожу, что просто без ума от счастья оказаться снова на родной земле, и говорит: «Поезжай в Россию, поработай…»

И вот он здесь. Он хочет что-то сделать для России. Впрочем, он уже конкретно знал, что он для нее может сделать. Русские, затеяв свои реформы, остро нуждались в высококвалифицированных специалистах – их-то он и будет готовить, открыв современный институт, – этакий евразийский храм наук, который будет использовать лучшие мировые обучающие методики. Для этого у него есть все: и опыт, и средства… Вот только как на это посмотрят здешние чиновники?..

Я пытался ему помочь. Мы ходили по инстанциям, несколько раз ездили за поддержкой в Москву, в поисках каких-то бумаг отправлялись на перекладных в Харбин, потом в Париж, потом снова в Харбин. Мы были буквально измотаны дорогой, а еще больше нас злило непонимание российских чиновников, озадаченных необычным предложением и ломавших голову над тем, какую выгоду из этого предприятия они извлекут для себя. Мишель не успевал давать взятки, постоянно удивляясь тому, насколько жаден и коварен наш чиновник. Увы, пока мы утрясали дела, идея Мишеля была раздавлена надвинувшимися штормами перемен. Сам же Болохофф за ненадобностью вновь был выброшен этими штормами на чужие берега. Зная, что я собираю материал о белой харбинской эмиграции, он в знак благодарности за мою помощь оставил мне дневник своего отца. Дескать, буду рад, если он тебе пригодится в твоей литературной работе.

Так вышло, что я долго не мог найти времени, чтобы взять в руки эту старую тетрадь, отмеченную печатью целой эпохи. А когда наконец это мне удалось, когда я прочел первые строки дневника, написанные хорошим убористым почерком, то я уже не мог оторваться от этих пожелтевших от времени страниц. Так я и узнал многое из того, что мне не успел рассказать этот русский француз Мишель Болохофф. Позже мне посчастливилось познакомиться в Китае с эмигрантами первой волны. Разговаривая с этими людьми, я как бы погружался в другое время, жил в нем, кого-то любил, кого-то ненавидел, страдал, строил планы и на что-то надеялся…

Отца Мишеля, как, впрочем, и его матушку, мало кто из этих могикан русского зарубежья помнил, а тот, кто помнил, ничего плохого сказать о них не мог. Только, мол, история их любви овеяна некой тайной, прикоснуться к которой они так и не дали никому…