Георгий Брянцев: По ту сторону фронта

Гурамишвили высадился на другой поляне. Костров с Зарубиным направились туда и встретили его на полпути. Он шагал рядом с Добрыниным и Веремчуком. Все трое громко беседовали, смеялись.

– Ну вот, повоюем хоть немного вместе, – сказал Гурамишвили, пожав всем руки. – Где моих ребят разместить?

– Как «где»? В лагере. Пусть сюда идут. Веремчук, распорядись, – приказал Зарубин. – Да пусть наши ребята груз помогут перетаскать.

– Покормить же людей надо, – сказал Добрынин.

– И не думайте, – запротестовал Гурамишвили. – У них сухой паек на четверо суток.

– А потом? – спросил Костров.

– А потом подоспеют полковые кухни и перейдем на обычный горячий рацион, – рассмеялся Гурамишвили. – По секрету, между нами говоря, наши передовые части в шестидесяти километрах от города. Понятно?

Кострову от этой вести стало вдруг жарко.

Наши части в шестидесяти километрах! Еще несколько дней – и кончится лесная партизанская жизнь. Эта мысль вызвала незнакомое, большое и торжественное чувство ожидания великих перемен.

– Как далеко стоит бригада Рузметова? – спросил полковник, когда пришли в лагерь. Он распорядился вызвать командно-политический состав бригады. К Рузметову послали двух верховых.

– К утру приедут? – спросил Гурамишвили.

– Безусловно.

– А теперь бы прилечь да вздремнуть немного, – предложил полковник. – Силенки поберечь надо для важных дел.

…Костров проснулся чуть свет. В землянке было полно народу: знакомые и незнакомые люди.

Они горячо обнялись с Рузметовым и Охрименко, – это была их первая встреча после возвращения Кострова и Зарубина из госпиталя.

Познакомились с командирами отрядов и политруками Давыдовым, Котельниковым, Чугуевым, Апресьяном, Трухачевым. В большинстве это были кадровые армейские командиры.

– Внимание, товарищи! – раздался среди общего шума спокойный голос Гурамишвили, и сразу стало тихо. – Время не ждет, надо во всем успеть разобраться и начинать действовать. По данным, которыми мы располагаем, фашисты в этом районе задерживаться не собираются.

Все переглянулись.

– Они попытаются оторваться от наших частей, сохранить живую силу, технику, подойти к реке и закрепиться на правом берегу. Вот здесь. – Полковник показал на карте пальцем. – В их распоряжении пока что железная дорога и два шоссе. За город они особенно держаться не будут, но постараются его разрушить, сжечь, подорвать. Перед нами поставлена задача: оседлать железную и обе шоссейные дороги, лишить противника возможности организованно отойти к реке, помешать ему перебраться на тот берег и закрепиться. Стало быть, переправы надо захватить и держать в своих руках. Железнодорожный мост во что бы то ни стало надо спасти. Он нужен Красной армии. Город мы тоже не позволим подвергнуть разрушению. Большего от нас сейчас не требуется. Понятно, товарищи? – И, не ожидая ответа, полковник продолжал: – Бригада Рузметова выходит на старое шоссе и держит обе переправы, бригада Зарубина – на новое. На мою долю остаются железная дорога и мост. На город будем наступать всеми силами с трех сторон.

– Когда выступать? – спросил Охрименко.

– Скажу дополнительно. Это зависит не от меня. Оставьте надежных связных, а сами возвращайтесь в свои отряды и подготавливайте народ.

Совещание окончилось. Все вышли из землянки. Утренний туман седыми клочьями плавал по лесу, медленно оседая на землю. В небе, высоко-высоко, летели журавли. Их курлыканье едва было слышно.

Добрынину и Кострову подвели лошадей. Сегодня ночью им предстояло быть в городе.

На восточном горизонте, точно зарницы, полыхают огненные вспышки – ветер доносит все усиливающийся гул артиллерийской канонады.

Добрынин, Беляк и Костров сидят, притаившись, среди развалин элеватора. Хотя и темно, но они видят, как к черной дыре, ведущей в подвал, бесшумно подходят одинокие фигуры и так же бесшумно исчезают в ней. Якимчук и Микулич встречают приходящих у поворота дороги и провожают до входа в подвал.

– Уже пятьдесят восемь человек насчитал, – шепчет Добрынин.

– Ошиблись, – поправляет Беляк. – Шестьдесят два.

– Могло быть: дремота одолевает. Пропустить мог.

Неожиданно рядом с ними вырастает фигура Микулича. Он докладывает, что все в сборе.

По грудам щебня Костров ведет комиссара к знакомой щели. Добрынин здесь впервые.

– Какие-то катакомбы, – тихонько ворчит он себе под нос, осторожно идя следом за капитаном. – А как с охраной?