А после сказал в сердцах (чтобы не говорить об уродке), что время шло, розыск заканчивался, а никто прямо ни на кого не показывал, а только у него, у Маркела, было такое чутье, что он знает, чьих рук это дело.
– И что? – спросил Шуйский.
– А то, государь боярин, – ответил Маркел, – что дал бы мне Бог еще день-два – и я бы нашел того, кто мне прямо показал бы на того, на кого надо. А тут вдруг этот гонец! Надо было поспешать. И тогда я, помолясь, пошел к Андрюшке.
– Почему к Андрюшке? – спросил Шуйский.
– Потому что мне так чуялось, – сказал Маркел. – Князь Семен мне всегда говорит: нюх у тебя, Маркелка, прямо волчий. – И вдруг спросил: – Говорил он про меня такое?
– Ну, говорил, – сказал Шуйский. – За то я тебя с собой и взял.
– И вот я и пошел, – сказал Маркел, – туда, куда мне чуялось! Но и он, пес, недаром колдун! Тоже почуял же! – и замолчал.
– Ну! – сказал Шуйский. – А дальше?
– А дальше что, – сказал Маркел. И, пропуская про Фому и про Григория, сразу сказал: – Я открываю дверь, вхожу, а он сидит и смотрит на меня. И у него на столе книга, а под книгой нож. Но я ножа не вижу! Я вижу только книгу, а в ней, вижу, буковки индейские! А, думаю, святой Никола, не продай! А он, Андрюшка, спрашивает: с чем пришел?
– А ты что ему? – спросил Шуйский.
– А говорю: повидаться, – ответил Маркел. И дальше рассказал, как оно было, в точности. Только уже в самом конце просто сказал, что во дворе почуяли неладное, а там были люди Андрюшки, и они стали ломиться в дверь, а он закрылся, взял нож и весь при этом изрезался, и через черный ход, и через тын, а дальше к Волге. И дальше опять подробно рассказал, как нож хотел его зарезать и как он бросил его в Волгу. А после посидел и отдышался, встал и пришел обратно в терем, а тут его уже ждали, и он пришел к боярину, и это уже совсем всё. И на этом Маркел замолчал.
Шуйский тоже помолчал, подумал, а после негромко сказал:
– Я сразу это почуял, что здесь не без нечистой силы дело. – А после добавил в сердцах: – Нельзя было нож выбрасывать! Кто ты теперь без ножа? А кто я? Кто нам теперь поверит?!
– А был бы нож, – сказал Маркел, – так тогда что, боярин? Кому бы ты его показывал? Боярину Борису, что ли?
– Э! – грозно сказал Шуйский. – Ты не очень!
– Молчу, – сказал Маркел. Но почти сразу добавил: – А вот еще кого надо спросить: это Арину Тучкову. Андрюшка говорил, Арина видела, как Осип…
– Хватит! – грозно сказал Шуйский, не давая ему досказать. – Нарасспрашивались уже вот сколько! Светло уже! Иди, не мозоль глаза! Надо будет – позовут. Ну, я кому сказал!
Маркел поклонился и вышел, прошел мимо Гаврилы, надел шапку и пошел к себе. Пришел, все еще спали, лег, отвернулся к стене…
И не заснул, конечно же, а сразу подумал, что вот и подставляй брюхо под нож, лезь на рожон, и что тебе за это? Пошел вон, собака! Эх-х, подумал он еще…
Но тут же спохватился и подумал уже вот о чем: а что, а разве бывало по-другому, разве он иного ждал? А если не ждал, то лучше бы подумал вот о чем: Шуйский, хоть и разгневался, а ведь, похоже, поверил! Да и как ему в такое не поверить, подумал дальше Маркел, это же дело обычное, потому что это только простые люди умирают кто от старости, кто на войне, а кто от какой хвори, а непростые так не помирают! Вот как даже, подумал Маркел и мысленно перекрестился, четыре сына было у государя Ивана Васильевича, и одного утопили (а как еще это назвать, когда при семерых няньках дитя по колено в воде захлебнулось?!), второго посохом, четвертого ножом, а третий пока хоть и жив, так полоумный же, и сколько ему еще такому жить осталось, кто знает? А сам покойный государь Иван? Дядя Трофим рассказывал, да Маркел и сам кое-что видел, как государь Иван смерть принимал. А государя Ивановы жены – все, кроме пока последней? А государева мать, кто ее отравил? А государев отец, давно покойный государь Василий, какой, все говорят, был крепкий, как медведь, а в три дня вся его сила вдруг вышла. А сами Шуйские?
И вдруг он опять спохватился и подумал: не о том он думает и не о тех, а вот сегодня приедет гонец, спросит, а ему ответят: а что мы, а это не мы, а это Маркел его убил, верного Борисова слугу. А, вот кто, крикнет гонец, подать мне его! И подадут, и повесят на виску, Ефрем закатает рукава, возьмет кнут, поплюёт на ладони…
Тьфу, подумал Маркел, тьфу, какая глупость в голову полезла, мысленно перекрестился и начал читать «Отче наш» – и заснул, вот до чего он был тогда умаявшись.
Когда Маркел проснулся, Яков и его люди уже сидели за столом и перекусывали. Маркел сразу подскочил и осмотрелся. Парамон первым увидел, что Маркел проснулся, и насмешливо сказал:
Читать дальше