Сторож маяка в Нейверке

— Через несколько минут, господа. Он ждет внизу в ратуше.

— Как? внизу в ратуше? как его имя?

— Вильмс Брауман, сторож маяка в Нейверке.

Все были изумлены этим ответом, ибо этот человек находился на службе у сената. Но это не могло быть основанием отказаться от его помощи, хотя сенат охотнее предпочел бы, чтобы это дело было исполнено посторонним; злые языки всегда сумеют упрекнуть сенат в слишком близком соучастии.

Но дело было уже решено, сенат не мог отказаться от своих слов, и Шоке поручено было ввести Браумана.

Над головой смелого руководителя виталийцев повисла ужасная опасность. Изменник готовился предать его в руки палача, за кровавые серебреники.

— Гей, лодочник! Что вам нужно на «Буревестнике»? — крикнули часовые на палубе адмиральского корабля Штертебекера к человеку, приблизившемуся на парусном судне к флоту виталийцев.

— Я хочу сделать вам важное сообщение, прошу разрешить мне подняться на палубу.

Часовые доложили атаману Лимпургу, стоявшему на шканцах, о желании лодочника.

Атаман Лимпург сам подошел к рейду и осмотрел пришельца, скромно спустившего свой парус, ибо лодка его тем временем причалила вплотную к «Буревестнику».

— Что вам нужно? С кем вы хотите говорить? — коротко спросил Лимпург.

— С вашим королем. Я должен сделать ему чрезвычайно важное сообщение.

— Как? вы? — сказал атаман, и в голосе его ясно слышалось презрение. — Вы, кажется, носите гамбургские цвета?

— Да, сударь. Но это не относится к делу.

— Вы знаете, что гамбуржцы наши враги, — ворчал Лимпург. — Всё, что исходит оттуда, скверно. Мы имеем все основания недоверчиво относиться с ним.

— Сударь, то, что я явился вам, доказывает, что я вам желаю добра. А то, что я открыто показываю вам мои цвета, говорит только в пользу моей честности. Разве я бы осмелился один приблизиться к вам, если бы не был вашим другом; дайте мне подняться на борт. Ваш король сам решит, важно ли то известие, которое я приношу, или нет.

— Кто вы такой, что вы хотите лично говорить с королем виталийцев?

— Я Вильмс Брауман, сторож маяка в Нейверке.

— Погодите.

Атаман удалился. Он не хотел, на свою ответственность, позволить этому в высшей степени подозрительному человеку подняться на борт, он хотел спросить на это разрешения Штертебекера. Одно то обстоятельство, что человек, находящийся на службе города Гамбурга, вообще явился сюда, возбуждало подозрения атамана, и он предупреждал адмирала не слишком доверяться пришельцу.

— Я готов отрубить себе руку, если этот человек не изменник, — сказал Лимпург. — Или он изменяет своим кормильцам, или нам. Первое так же скверно, как второе. Будьте осторожны, адмирал, я чую что-то недоброе. Его бегающий взгляд обнаруживает нечистую совесть.

Штертебекер улыбнулся. Он уже привык к тому, что эти люди слишком уже беспокоятся за него и всюду подозревают опасности.

— Дайте ему подняться на корабль; что он может нам сделать один?

— А если это шпионство, адмирал! Негодяй, может быть, хочет понюхать, сколько у нас орудий и людей.

— Это он может узнать! Это только заставит их еще больше бояться нас.

Лимпург поклонился и вышел из каюты. Лицо его приняло более спокойное выражение. Адмирал прав: один человек не может им вредить, будь у него хоть семь пядей на лбу.

Атаман разрешил лодочнику подняться на палубу и провел его в каюту Штертебекера.

— Что вы хотели сообщить мне? — спросил адмирал. — Говорите коротко и ясно. Вы видите, я занят. Вы сумеете рассказать гамбуржцам, что юнкер фон Винсфельдт не тратит все свое время только на грабежи и попойки, как они там рассказывают, но умеет так же заниматься серьозными работами. Вы видите, вот наброски морской карты устья Эльбы. Там находится ваш остров с маяком.

Брауман низко поклонился и поспешил уверить заискивающим тоном, что он всегда считал короля виталийцев величайшим моряком всех времен и преклоняется пред его громадными заслугами. Конечно, — гамбуржцы на этот счет другого мнения, и именно поэтому он явился теперь сюда, с исключительной целью предупредить Штертебекера.

— Предупредить? мне? против гамбуржцев? — принявший слова посетителя за чистую монету. — Не стоило трудиться. Что гамбуржцы мне враги, об этом знают даже дети.

— Совершенно верно, адмирал, это не тайна. Но теперь готовится против вас особенный удар.

— Да? — засмеялся Штертебекер. — Я нисколько не боюсь их.