Томас Жанвье - Сокровищница ацтеков

Фра-Антонио служил при церкви Святого Франциска – знаете, там, на рыночной площади – и утвержден в ней приходским священником. Это религиозный энтузиаст, неутомимый в исполнении своих обязанностей. Простой народ, видя его труды и сострадание к бедным, особенно в то время, когда здесь свирепствовала оспа, почитает его за святого; действительно, героизм этого монаха в то ужасное время и безупречная жизнь, согласная с его религиозными принципами, заставили даже высшее общество разделить убеждение простонародья. Фра-Антонио полностью следует святому Франциску Ассизскому, основателю ордена. Право, это милость неба, что люди, подобные ему, появляются время от времени на нашей грешной земле.

Дон Рафаэль отзывался с таким жаром и почтением о францисканце, что это придавало еще больше силы и значения его речи. После минутной паузы он прибавил:

– Но важнее всего для вас, сеньор, то обстоятельство, что фра-Антонио, отправляя различные требы, расположил к себе окрестных индейцев. Его заветное желание – обратить в христианство всех этих язычников, и с этой целью он часто совершает путешествия в горы; его стараниями в индейских городах построены капеллы, где он служит обедни и проповедует слово Божие, чтобы привлечь заблудших овец во Христово стадо. Уже много раз его жизнь подвергалась страшной опасности; жрецы горных племен жестоко ненавидят францисканца, потому что он приобретает немало последователей нашей религии милосердия среди приверженцев жестокой веры, которую они проповедуют. Впрочем, опасности нисколько не пугают его; он скорее ищет мученический венец, чем боится пострадать: до того сильна в нем вера и отвага.

Дон Рафаэль опять умолк, и я снова заметил, с каким глубоким чувством говорил он о святой жизни этого праведного человека.

– Теперь вам понятно, сеньор, – продолжал ученый, – что нашему фра-Антонио лучше всех известен образ жизни и характер горных индейцев, так что он может дать вам самые полезные советы, если вы хотите пожить с ними некоторое время. Для вас было бы лучше всего переговорить с францисканцем на этот счет. Церковь Сан-Франциско в двух шагах отсюда.

Слова дона Рафаэля открыли для меня новые горизонты и странное чувство овладело мной, когда я вышел из полумрака и тишины музея на залитые ярким солнцем, но такие же тихие улицы.

Морелия – спокойный городок, где нет большого оживления и где все дышит миром и покоем. Надо заметить, что я не питал особенной симпатии к духовному сословию, а мексиканских священников не любил и подавно, и вот теперь мне довелось узнать от совершенно беспристрастного человека, что здесь живет священник, проникнутый духом подвижников и бескорыстных служителей алтаря, которые удивляли мир своим самоотвержением в тринадцатом столетии; он всецело посвятил себя служению Богу и ближним, как будто в нем воскресла чистая душа серафима, обитавшая некогда в теле святого Франциска Ассизского. Проводя параллель между настоящим и отдаленным на шесть веков назад временем, я опять вернулся мыслями к своим планам и тут (может быть, по не совсем безупречной аналогии) мне пришло в голову, что если этот монах до сих пор так крепко держался правил и духа ордена Святого Франциска, основанного шесть столетий назад, то почему бы и мне не найти во всей неприкосновенности образчиков жизни, процветавшей в Мексике немного более чем триста лет назад? Мы повернули с главной улицы в сторону, миновали маленькую ветхую церковь Ла-Крус и пересекли рыночную площадь, где вяло шла торговля под монотонный говор толпы; эта сцена показалась моему непривычному глазу театральной, точно я сидел в опере. По ту сторону площади возвышалась другая старинная церковь, куда мы и вошли. Как приятно было перейти от яркого солнечного света и зноя на улицах к прохладе и полутьме под ее сводами! Единственным живым существом оказалась здесь какая-то старуха; закутав голову в свой легкий шарф, она сосредоточенно шептала молитвы.

Уже более двух с половиной столетий отправлялись здесь божественные службы и творились молитвы. Когда я подумал о множестве поколений, приносивших бескровные жертвы и преклонявших колени у этого алтаря – хотя эти люди, без сомнения, не были безупречны: и те, кто стоял на кафедре, и народ, наполнявший церковь, – мне показалось, будто их вера в божественную помощь и душевное умиление царили здесь; что эти мужчины и женщины, честно боровшиеся против враждебных сил, господствующих в мире, оставили часть своей души в этой старинной церкви, что их набожные помыслы, горячее раскаяние и христианская надежда слились с этими сводами и освятили их.