Виталий Шипаков - Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

Подняв окровавленную руку, есаул торжественно изрек:

– Всех нас, станичники, один и тот же мучает вопрос – что дальше делать? Для начала, полагаю, надобно вина испить да помянуть товарищей погибших. А уж завтра будем думать – оставаться в царском войске иль уходить на Дон. Не следует такое дело непростое сгоряча решать.

Знал Иван казачью душу. Трудно, да, пожалуй, невозможно было найти какое-то другое средство, чтоб остудить распаленные изменою дворян сердца собратьев. По правде говоря, он сам не знал ответа на этот вечный на Руси вопрос и чувствовал, что если не напьется, то может тронуться умом от всего пережитого. Ведь решенье предстояло принимать очень важное. Самовольный уход полка не только мог повлечь расправу над мятежниками, он еще и означал отказ казачества служить державе русской. Ведь хоперцы были первыми, кто открыто присягнул московскому царю, а по первым, как известно, все равняются.

Впрочем, Княжич уже знал, с кого он для начала спросит за гибель лучшей половины полка, за гибель Сашки Ярославца. Это был, конечно ж, Новосильцев. Дав распоряжение Луню честно поделить меж сотнями запас хмельного, есаул направился к едва приметному во тьме княжескому шатру, но Добрый заступил ему дорогу. Заметив нехороший блеск в глазах Ивана, старый сотник строго заявил:

– Ванька, ты на князя шибко не греши. Человек он неплохой, не в пример другим боярам, очень совестливый. Одно то, что Новосильцев с нами за реку ходил и наравне с простыми казаками с ляхами рубился, уже о многом говорит. А как он за хоругвь цареву дрался – нож под ребра получил, но из рук ее так и не выпустил. Ну а что касается несчастья, которое с полком случилось, так это не вина, скорей, беда его. Даром, что ль, в народе говорится – благими намерениями в ад дорога выстлана.

Княжич понимающе кивнул, однако не остановился.

Подойдя к шатру, который почему-то никем не охранялся, есаул, откинув полог, услыхал вначале слабый стон, затем тихий, изменившейся до неузнаваемости голос Новосильцева:

– Кто здесь?

Иван ощупью нашел огниво, запалил светильник и лишь после этого ответил:

– Это я.

Глаза князя загорелись искренней радостью, он попытался встать, но не хватило сил. Зажав обеими руками левый бок, Дмитрий Михайлович зашелся в надрывном кашле. Вид бледного, как льняное полотно, царского посланника, его повязанная грязною тряпицей грудь, да кровь, что выступила на посинелых губах, сразу образумили Ваньку. «Любим мы свои грехи на чужие плечи перекладывать. Самого себя да воеводу за погибель братьев следует корить, а князь здесь вовсе ни при чем. Дмитрий Михайлович всегда в делах и помыслах был откровенен. В царево войско, верно, призывал, но призывал, а не заманивал», – подумал Княжич. Как только Новосильцеву немного полегчало, он спросил:

– А где Чуб, где твоя охрана? Я-то думал, что вы вместе с атаманом поправляетесь от ран. Хворать на пару как-то веселей. Я вон года два назад тоже в грудь был ранен, так, чтоб хандру развеять, аж женился, – и, желая приободрить раненого, шутливо предложил: – Хочешь, тотчас же в шляхетский стан отправлюсь и красавицу-полячку тебе приволоку.

Князь Дмитрий было засмеялся, но снова скрючился от боли. Махнув рукой на Ваньку, мол, да ну тебя с твоими бабами, он поведал:

– Емельяна Шуйский повелел к себе доставить, уж шибко плох наш атаман, до сих пор лежит в беспамятстве, а у Петра Ивановича лекарь есть немчин, в своем деле равных не имеет, может быть, поставит Чуба на ноги. Заодно свою охрану тоже сплавил к воеводе. Пускай теперь за ним догляд ведут да на него царю доносы пишут.

– А сам почему здесь остался? – Княжич указал перстом на окровавленный бок Дмитрия Михайловича.

– Так ты ж мне приказал начальство над полком принять. Вот и дожидаюсь возвращенья твоего. Не мог же я своих бойцов в такое время бросить.

– Я-то воротился, а Сашка нет, – есаул потупил взор, чтоб князь не видел слез в его глазах, и с горечью добавил: – Более никто из всей моей знаменной полусотни не вернется.

В шатре на несколько минут повисло скорбное молчание, затем Иван, все так же глядя в пол, промолвил:

– Я ведь, князь, не просто так пришел, а за советом. Волнуются казаки, на Дон собрались уходить, что ты на это скажешь?

– Я, что мог, еще тогда сказал, в станице, более прибавить нечего. Ежели в чем себя виню, так это в том, что не сумел всех казаков поднять супротив шляхты. Будь в нынешнем бою не один полк, а все казачье воинство, будь с нами побратим твой да другие лихие атаманы, мы б не раны зализывали, мы бы пленного Батория в Москву везли.