Лейтенант Дегре - Ясон

– Всё будет хорошо, Миша. Пойдем спать. Я тебя обниму, ты заснешь, и всё будет хорошо, – женщина подошла и погладила его по волосам. – Ты талантливее любого Еврипида, я в это верю.

Он смотрел мимо неё в пространство:

– А сейчас, Люба, я ночью проснулся, и в ушах у меня опять звенит: «Ясон из народа, Ясон из народа…». Потом буквы сами собой переставились по-другому и получилось: «А зря, но надо». А потом ещё по-другому: «Одна, но заря». А потом: «Заря, но дно!». И мне подумалось: «Заря – это Денница… уж не про Люцифера ли это всё, который меня постоянно преследует?» И мне вдруг так страшно стало, что я пошёл в кухню есть.

Жена ненадолго задумалась, а потом улыбнулась:

– Мишенька, а если ты переставишь буквы по-другому, и получится «ноздря», что означает то самое место, из которой ты вечно выковыриваешь свои словесные выкрутасы. Пойдём спать, Еврипид ты мой!

Они вместе засмеялись и в обнимку двинулись из кухни в комнату.

***

Океан. Февраль 1929 года.

Тихий ветер почти не двигал крошечное судно. Молодой капитан без особого успеха пытался колдовать с безжизненно обвисшим парусом. Пожилой исполнял роль кока и потрошил выпрыгнувших на палубу летучих рыб.

– Так, на чём это я в прошлый раз остановился? Да, про Миклухо-Маклая… А ещё Римский-Корсаков тоже мой земляк. Слышал арию? «Не счесть алмазов в каменных пещерах…», – пожилой запел было, но зафальшивил, прокашлялся и умолк. – Индийский гость, наверное, в кладах толк знал, как думаешь, Федя? А ещё Римский-Корсаков тоже моряком был, может, по этим самым морям и ходил?

– В Тихом Океане есть атолл Римского-Корсакова, только на английских картах он называется по-другому.

– Это другой Римский-Корсаков… А ещё Суворов – тоже мой земляк. А ты знаешь, что здесь в этом самом океане недалече от нас есть атолл Суворова? Миль эдак пятьсот, не больше. Может, завернём туда по дороге? Крюк-то не большой.

– Ты обещал про себя рассказывать, вот и рассказывай про себя, а не про Суворова.

– Я и пытаюсь… Самому про себя трудно рассказывать. Непривычно. Я же не писатель… Вот Суворов – воевал, но про себя только письма писал. Книги про него писали другие. А если бы он книги писал, то никогда бы хорошо воевать не смог. Уж больно разные это занятия: либо живи интересно, либо рассказывай интересно. И про меня должны бы лучше другие рассказывать, им со стороны виднее. Или ещё лучше – настоящие писатели. Правда, эти всё на свете переиначат, по-честному никак у них не получается. И вот веришь ли, Федя, что про меня настоящую книжку написали!

– Не верю!

– И напрасно! Написали. Правда-правда! Там, конечно, всё не так, как было на самом деле, но и моя фигура там вполне узнаваема, хотя и несколько комична.

– Ты знаешь автора? Кто он?

– Представь себе, нет. И понятия не имею, откуда им стало известно обо мне. А откуда Гомер или Еврипид узнавали о своих героях? Мы уже не узнаем никогда. Впрочем, одну версию имею …

Летучая рыба выпрыгнула на борт, отчаянно забилась на палубе, была ловко подхвачена за хвост и мгновенно лишилась головы.

***

Москва. Ноябрь 1924 года.

– Миша, милый, успокойся! Всё хорошо! Это только сон! Сон! Просто ночной кошмар!

– Сон… Страшный… Иван Грозный… хотел отрубить мне голову.

– Чтобы сон не сбылся, его нужно непременно кому-то рассказать. Давай, рассказывай! – жена погладила писателя по голове, стирая у него со лба капли холодного пота.

– Мне привиделся во сне Иван Грозный. Ходит по нашему дому и жильцов одного за другим убивает. Встретил меня и тоже хотел голову отрубить. А потом говорит: «Не трожь мои сокровища, но привези мне синодик, куда я убиенных вписывал. Мне надо им всем долги вернуть!»

– Ходят слухи, что большевики в Кремле ищут сокровища царей. Говорили про библиотеку Ивана Грозного. Ты же сам мне и рассказывал! Вот и весь твой сон.

– Да-да, конечно, только сон. А ты знаешь, Люба, в чём прелесть писательства?

– И в чём же?

– Все свои безумные страхи, кошмары писатель может изложить на бумаге и скормить читателям. Только так я избавляюсь от своих чертей. Просто записываю на бумагу, и тогда эти черти перестают меня донимать.

– Теперь придется тебе написать про Ивана Грозного! – серьёзно сказала жена.

– Вот ещё! Это же не моя тема! – фыркнул писатель.

– Мишенька, ты безумно талантлив, ты справишься с любой темой, – жена гладила писателя по голове, – только умоляю тебя: будь осторожен в разговорах со знакомыми! О большевиках и их вождях – как о мёртвых: либо хорошо, либо ничего!