Сергей Нуртазин - Русь неодолимая. Меж крестом и оберегом

Моисей рванулся было на помощь, но Никита навалился сверху, придавил к земле, зажал рот, зашептал:

– Тише. Им не поможешь и себя погубишь.

Моисей извивался, пытался вырваться, но Никита, несмотря на меньший возраст, был крупнее и сильнее. Угр сопротивляться перестал, его взор был устремлен в сторону стана, туда, где погибал брат. Схватка между Георгием и его противниками еще продолжалась, ему даже удалось ранить в ногу одного из злодеев, но исход был предрешен.

Хриплый голос поторопил:

– Кончайте их, Святополк вестей ждет!

Голос исходил от пожилого воина на гнедом в яблоках жеребце. Всадник находился в двадцати шагах от места, где притаились Никита и Моисей. Никита хорошо рассмотрел плотного, краснолицего и седоволосого бородача с мясистым носом, судя по приказам, которые тот выкрикивал время от времени, предводителя. Он вспомнил, что видел его раньше. Это был прежний ростовский воевода Путята, иначе Путша. Никита знал, что Борис порицал воеводу за излишнюю жестокость, отчего Путша, с позволения Владимира, покинул молодого князя и поселился в Вышгороде, где и сошелся со Святополком. Обида воеводы усилилась, переросла в ненависть, и теперь выдался случай отомстить. Снедаемый нетерпением воевода соскочил с коня, отдал повод стоявшему рядом воину, а затем вновь обратился к тем, кто окружил Бориса и Георгия:

– Быстрее! Чего медлите!

Подчиненные поспешили исполнить повеление. Князь и Георгий рухнули на землю. Даже мертвым Угрин остался верен господину: закрыл князя собой.

Моисей, видя смерть брата, уткнулся лицом в траву. Его тело содрогалось, пальцы скребли землю.

– Ничего, мы им еще отомстим, дай время! – тихо произнес Никита и прикрыл голову угрина рукой, не давая ему возможности видеть, что происходит около княжьего шатра. А происходило страшное…

Пучеглазый верзила пихнул ногой тело Георгия, наклонился, попытался снять золотую гривну – дар Бориса верному угру. Верзиле было все равно, чей это дар, он дернул раз, другой, но гривна не лезла через голову. Краснолицый раздраженно окликнул:

– Еловит! Хватит возиться! Берите князя, тащите к ладье!

Верзила покосился на предводителя, зло бросил:

– Ты, Путша, не зазнавайся, я боярин, а не холоп, да и князь твой никуда не денется. Мертвые бегать не умеют.

Путша смолчал, Еловит продолжил мерзкое дело. Ему голова не помеха: махнул мечом, нагнулся, снял политую кровью драгоценность с обезглавленного тела Георгия, довольно ощерился.

Никита сжал кулаки. Ни он, ни Моисей не могли помочь князю, но им по силам добраться до Киева, рассказать о злодействе, свершенном на Альте, и поднять горожан с дружинниками против коварного Святополка. К скорому бегству побудили и слова Путши. Воевода, раздраженный перепалкой с Еловитом, вырвал повод из рук воина и уже с коня приказал остальным:

– Чего истуканами стоите! Обыщите все вокруг! И чтобы ни единой живой души не осталось!

Никита прижался губами к уху Моисея, зашептал:

– Уходи вдоль реки, в ближайшем селении найди коня и скачи в Киев. Надо сообщить о злодействе, я другим путем пойду. Кто-нибудь из двоих доберется.

Моисей поднял голову, утер слезы, отрешенно посмотрел на Никиту. Гибель брата, князя Бориса и дружины ошеломила молодого воина.

Никита тряхнул его за плечо, спросил:

– Ты меня слышишь?

Угрин кивнул:

– Да, в Киев, надо в Киев.

Никита поторопил:

– Быстрее.

Моисей ужом заскользил между кустарников к реке. Никита, наоборот, пополз к стану, у него была своя задумка, как отвлечь злодеев от Моисея, быстрее добраться до Киева и заодно досадить бывшему ростовскому воеводе. Его хриплый голос доносился совсем близко:

– Не медлите! Добивайте раненых, ни одного не должно в живых остаться! Доспех, оружие, иную поживу в ладьи сложите.

Кусты закончились, а до воеводы оставалось еще не менее пяти шагов. Для ненависти пять шагов ничто, Никита пролетел их птицей, запрыгнул на гнедого позади Путши, столкнул на землю. Бывший воевода мешком свалился с коня.

– Лови! – Голос боярина Еловита вывел воинов из оторопи. Закричали, заметались. Кто-то кинулся наперерез, кто-то потянулся к поводу, кто-то ударил копьем в бедро, но это не помогло, Никите удалось вырваться. Следом поскакала погоня. Пустили вдогон стрелы. Одна из них угодила в левое плечо. Стреляли только в него, коня Путши берегли. Убить не смогли, надеялись, что израненному далеко не уйти. Выручил резвый в скачке гнедой и лесистая ложбинка. Ее Никита приметил во время охоты и прогулок князя по окрестностям, по ней-то и ушел от погони. В укромном месте, на дне заросшего лещиной малого оврага, разорвал рубаху, перевязал рану на бедре. Вынуть из плеча стрелу не удалось. Потянул, да не так; древко сломалось, наконечник остался в теле. Осталась и боль. Она же быстро забирала силы. Что произошло дальше, помнил туманно. В памяти всплывало, как садился на коня, как долго скакал, как на извилистой лесной тропе гнедой шарахнулся от рыси и понес неведомо куда. Последними воспоминаниями была толстая ветка перед лицом, удар, темнота. Этим Никита и закончил рассказ.