Джон Биггинс - Австрийский моряк

— Ясно. Его благородие фон Круммельхаузен. Знали такого?

— Только по имени. Не он служил торпедным офицером на «Бабенбурге» в восьмом году?

— Не берусь сказать.

— Так куда его перевели?

— На кладбище. Застрелился у себя в комнате на позапрошлой неделе.

Не стану лукавить, что не был встревожен подобной новостью. Самоубийство являлось событием очень распространенным в Центральной Европе тех дней, и вопреки церковным проповедям, украшать своими мозгами потолок расценивалось как вполне подобающий для габсбургского офицера способ разрешения мелких житейских проблем: женщины, карточные долги, сифилис, падение с лошади перед императором, поимка во время передачи русским секретных мобилизационных планов и прочее. Лично я, будучи чешским плебеем по рождению, никогда не питал особого пристрастия к этому аристократическому ритуалу, но даже так мне не очень-то улыбалось унаследовать пост от самоубийцы. Тем не менее, я старался не подавать вида.

— Понятно. Причины, как смею предположить, вполне обычны: сыпь, рулетка и так далее?

— Ничуть. Он не мог командовать лодкой, а мозг его был отравлен бензиновыми парами. Однако должен вас покинуть. Надо взглянуть на те карбюраторы на инженерном складе.

Я продолжил путь к молу, теперь уже совершенно упав духом. Да, вот и она, наполовину спрятанная за аккумуляторным лихтером. Едва ли внушительное судно, мелькнула у меня мысль, даже с учетом того, что большая часть корпуса лодки скрыта под водой.

«Ну да ладно, — подумал я, чувствуя себя как человек, которому предстоит оседлать особо норовистую и непредсказуемую лошадь. — Оттягивать смысла нет: у тебя был шанс мило позеленеть от тоски на линейном корабле, но ты выбрал иное. Надо хотя бы попробовать». И я бодро зашагал по причалу к своему новому кораблю. На пристани трое парней возились с какими-то неизвестными деталями. Двое были рядовыми мотористами в полосатых тельниках и с перемазанными до локтей руками, третий по виду напоминал старшину-механика. Приблизившись, я разглядел также рубку U-8, и с некоторым беспокойством заметил человека, примотанного к сей надстройке паутиной тросов. Бедолага тихо стонал и медленно качал головой, словно вол, страдающий от мозговых паразитов. Я ускорил шаг. Быть может, я не знаком с порядками и нравами на подводных лодках, но жестокое и необычное наказание, не подпадающее под устав императорской и королевской службы, суть вещь, которую я не намерен терпеть ни на каком своем корабле.

Я подошел к троице, которая при моем приближении вытянулась во фрунт и отдала честь: двое матросов приложили перепачканные ладони к козырькам как полагается, старшина же вальяжно взмахнул рукой, демонстрируя прекрасно оправданное, как мне показалось, пренебрежение ветерана-подводника к новоиспеченному и совершенно неопытному капитану.

— Так, парни, кто тут за главного, и кто объяснит мне, почему этот человек привязан к рубке?

Старшина сделал шаг вперед. Это был крепыш лет тридцати пяти с приветливым лицом и ярко-голубыми глазами. Выглядел он уверенным и скорее забавлялся происходящим. Стоило ему открыть рот, как я сразу распознал по говору, что имею дело с земляком-чехом.

— Штабмашиненвартер Йозеф Легар, к вашим услугам, герр шиффслейтенант. Честь имею доложить, что являюсь главным механиком U-8. Что до привязанного к рубке человека, так это боцманмат Григорович. Он надышался парами бензина и попросил привязать его, пока не проветрится, из страха причинить увечья товарищам или нанести ущерб государственной собственности. Если герр шиффслейтенант изволил заметить, человек он крепкого сложения, и в невменяемом состоянии способен творить ужасные вещи.

Эта короткая речь, заставившая мои паруса безвольно обвиснуть, завершилась безобиднейшей из улыбок. Тот моряк, Григорович, выглядел субъектом весьма опасным: здоровенный как шкаф на ножках и с кулачищами, способными завязать узлом железнодорожную рельсу. Догадка, как потом выяснилось, оказалась близка к истине, потому как Григорович, черногорец из Пераста, что в бухте Каттаро, был некогда цирковым силачом. Но некоторые сомнения у меня еще оставались.

— Не спорю, машиненмайстер. Но почему этот человек пострадал, а вы — нет?

— А, герр шиффслейтенант, бенциншваммер [10] Отравление парами бензина. — явление хитрое, и по-разному воздействует на разных людей. Бедолага Григорович хоть и здоровяк, но подвержен ему сильнее прочих. Мы его называем нашей канарейкой — как только он начинает напевать про себя, это значит, что пора срочно всплывать и отдраивать люки.