Александр Дюма - Сорок пять

Генрих поклонился народу серьезно, без улыбки, затем поцеловал собачку и обернулся к молодым людям.

— Прислонитесь к ковру, Анн, — молвил он старшему, — вы устанете все время стоять. Это может продлиться довольно долго.

— Надеюсь, — вмешалась Екатерина, — что это будет долгое и приятное зрелище, сир.

— Значит, вы полагаете, что Сальсед заговорит, матушка? — спросил Генрих.

— Господь Бог, надеюсь, повергнет наших врагов в смущение. Я говорю “наших врагов”, ибо они также и ваши враги, дочь моя, — прибавила она, обернувшись к королеве; та, побледнев, опустила кроткие глаза долу.

Король с сомнением покачал головой. Затем, снова обернувшись к Жуаезу и заметив, что тот, несмотря на его слова, продолжает стоять, сказал:

— Послушайте же, Анн, сделайте, как я вам советую. Прислонитесь к стене или обопритесь на спинку моего кресла.

— Ваше величество поистине слишком добры, — отозвался юный герцог, — я воспользуюсь вашим разрешением лишь тогда, когда по-настоящему устану.

— А мы ведь не станем дожидаться, чтобы ты устал, не правда ли, брат? — тихонько прошептал Анри.

— Будь покоен, — ответил Анн больше взглядом, чем голосом.

— Сын мой, — произнесла Екатерина, — по-моему, там, на углу набережной, происходит какая-то давка?

— И острое же у вас зрение, матушка! Да, действительно, кажется, вы правы. Какие же у меня плохие глаза, а ведь я совсем не стар.

— Сир, — бесцеремонно прервал его Жуаез, — давка там потому, что отряд лучников оттесняет толпу. Наверное, ведут осужденного.

— Как это лестно для королей, — сказала Екатерина, — присутствовать при четвертовании человека, у которого в жилах течет королевская кровь.

Произнося эти слова, она не спускала глаз с королевы Луизы.

— О мадам, простите, пощадите меня, — вскричала молодая королева с отчаянием, которое она тщетно пыталась скрыть. — Нет, это чудовище не принадлежит к моей семье; вы ведь не хотели сказать, что я с ним в родстве?

— Конечно, нет, — сказал король. — Я уверен, что моя мать не это имела в виду.

— Однако же, — едко произнесла Екатерина, — он сродни Лотарингскому дому, а лотарингцы — ваши родичи, сударыня. Я, по крайней мере, так полагаю. Значит, этот Сальсед имеет к вам отношение, и даже самое непосредственное.

— То есть, — вмешался Жуаез, охваченный благородным негодованием (оно было характерной чертой его натуры и проявлялось при всех обстоятельствах, кем бы ни был тот, кто его вызвал), — то есть он имеет отношение к господину де Гизу, но не к королеве Франции.

— Ах, вы здесь, господин де Жуаез? — протянула Екатерина непередаваемо высокомерным тоном, платя ему унижением за свою досаду. — А я вас и не заметила.

— Да, я здесь, не столько даже по собственной воле, сколько по приказу короля, ваше величество, — ответил Жуаез, устремив на Генриха вопросительный взгляд. — Не такое уж это приятное зрелище — четвертование человека, — чтобы я на него явился, если бы не был к этому принужден.

— Жуаез прав, матушка, — сказал Генрих, — сейчас речь идет не о Лотарингском доме, не о Гизах и — главное — отнюдь не о королеве. Речь идет о том, что будет разделен на четыре куска господин де Сальсед, преступник, намеревавшийся умертвить моего брата.

— Мне сегодня что-то не везет, — сказала Екатерина, внезапно уступая, что было у нее самым ловким тактическим ходом, — до слез обидела свою дочь и — да простит мне Бог, — кажется, насмешила господина де Жуаеза.

— Ах, ваше величество, — вскричала Луиза, хватая Екатерину за руки, — возможно ли, чтобы вы так неправильно поняли мое огорчение!

— И усомнились в моем глубочайшем почтении, — прибавил Анн де Жуаез, склоняясь над ручкой королевского кресла.

— Да, правда, правда, — ответила Екатерина, пуская последнюю стрелу в сердце своей невестки. — Я сама должна была понять, дитя мое, как тягостно для вас, когда раскрываются заговоры ваших лотарингских родичей. Хоть вы тут и ни при чем, но не можете не страдать от этого родства.

— Ах, это, пожалуй, верно, матушка, — сказал король, стараясь примирить всех. — На этот раз мы наконец-то можем не сомневаться в причастности Гизов к этому заговору.

— Но, сир, — прервала его Луиза Лотарингская смелее, чем прежде, — вашему величеству отлично известно, что, став королевой Французской, я оставила всех своих родичей далеко внизу, у подножия трона.

— О, — вскричал Анн де Жуаез, — видите, сир, я не ошибся. Вот и осужденный появился на площади. Черт побери, и гнусный же у него вид!