Сергей Войтиков - За фасадом сталинской конституции. Советский парламент от Калинина до Громыко

В «Истории КПСС» в целом массу вопросов по той же самой причине вызывают заседания ЦК РКП(б) и его Бюро, состоявшиеся между маем и сентябрем 1918 г., и Октябрьский 1952 г. Пленум ЦК КПСС.

Сталин И. В. Вопросы ленинизма. Изд. 11. М., 1952. С. 630. Дальнейшие построения абсолютно нелогичны. Хозяин приплел к репрессиям и выборам даже события на озере Хасан (См.: Там же).

Гудов Иван Иванович, 1907 г.р., рабочий, беспартийный, кандидат в депутаты (ЦГА Москвы. Ф. П-75. Оп. 1. Д. 213. Л. 46; Д. 214. Л. 206), успешно проведенный в Верховный Совет СССР; как он сам рассказывал избирателям, «за два года я установил 7 рекордов, и все мои рекорды я посвящал нашей большевистской партии и товарищу Сталину» (Там же. Д. 214. Л. 33). Отметим, что в июне 1936 г., в ходе всенародного обсуждения Конституции СССР, Гудов предложил: «В статье 132 … заменить слово “повинность” другим выражением, которое более правильно отразит прохождение службы в рядах Красной армии. Ведь наша молодежь становится в ряды нашей Красной армии с большой радостью и большим энтузиазмом» (РГАНИ. Ф. 3. Оп. 52. Д. 34. Л. 10). По тем временам не наврал.

А. М. Василевский твердо заявил в интервью, данном 10 декабря 1964 г. сотрудникам Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС:

«Какая обстановка у нас была для работы? […] Ставка. Что Ставка? Никакой Ставки по существу не было, а это был Сталин. Иногда случайно совпадало, иногда, правда, нас вызывали, когда собирались, конечно, Маленков, Берия, Микоян, иногда Вознесенский. Вот, значит, так: они; садимся, обсуждаем какие-нибудь хозяйственные вопросы. Кончатся эти дела – “Вы можете остаться”, тому-другому [Сталин] говорит из членов Политбюро. Остальные оставались частенько после докладывать. Если сугубо острая обстановка на фронте, сплошь и рядом начинается наша работа. Сам только дверь открываешь, заходишь, вдруг:

– А, черт вас возьми-то, военные, опять мне все испохабили.

Словечко навернет.

– Вот что, надо вот то-то и то-то.

А Борис Михайлович, знаете, очень скромный, дисциплинированный человек, слишком скромный:

– Вот то-то нужно, идите сейчас пишите.

Там у Покребышева была комната, телефонные переговоры, а рядом большой зал библиотечный – это наша рабочая комната, обычно мы ходили туда, там отрабатывать все документы на основе принятых решений. И, собственно, не принятых, а продиктованных решений, когда Сталин [диктует] то-то, то-то, то-то.

Я вижу, что это сугубо не отвечает не только тем предложениям, с которыми мы хотели с Борисом Михайловичем вылезать перед Сталиным, а вообще не отвечает обстановке.

Я Бориса Михайловича подталкиваю. Тот только: “Слушаюсь, слушаюсь. Товарищ Сталин, разрешите сказать”.

– Что?!

– А вот мы, мол, обсуждали, мне кажется, не будет отвечать обстановке.

– А что у вас там?

– Вот так, – начинаешь, – нужно делать…

И вот так иногда, знаете ли, удавалось немного подправить.

– Черт возьми, чего же вы молчите, – [спрашивает Верховный].

И тут Борис Михайлович (так в документе. – С.В.), мы выходим, Борис Михайлович на меня:

– Военный человек, раз уж вы начальник…

– Я, Борис Михайлович, не могу, не могу выдержать.

– Нам с вами придется отвечать, ведь мы же представляем Генеральный штаб!

Пожурит, пожурит: “А, верно, хорошо сделали. Пишите”. […]

Я считаю себя несчастнейшим человеком: проработать три года в шкуре начальника Генерального штаба под непосредственным руководством Сталина, да после войны я был полтора года начальником Генерального штаба, когда шла реорганизация всей армии, а потом в роли министра года четыре. Надо быть самым несчастнейшим человеком, чтобы под его (Сталина. – С.В.) руководством столько времени проработать» (РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 22. Д. 114. Л. 3–7).

Далее следует: «Резюме всегда делал Сталин. Он подводил итоги обсуждения и четко высказывал суждение о решении, которое необходимо принять. Оно же считалось окончательным» (Громыко А. А. Памятное. Новые горизонты. Кн. 1. М., 2016. С. 278).

На заседании бюро парторганизации аппарата Президиума Верховного Совета СССР, состоявшемся 4 мая 1949 г., коммунисты из Канцелярии прямо сказали Н. К. Козлову: «Со дня организации Канцелярии Президиума нас, зав[едующих] частями и группами, т. Козлов не собирал и с нами не советовался. Единоличные приказы – и все. Мы, коммунисты Канцелярии, не чувствуем руководства со стороны т. Козлова. Перестройка работы Канцелярии Президиума и сейчас проходит под руководством Николая Михайловича и Александра Федоровича (ЦГА Москвы. Ф. П-75. Оп. 20. Д. 296. Л. 110). Примечательно, что последний поддержал сотрудников аппарата в критике Н. К. Козлова. А. Ф. Горкин заявил 10 мая 1942 г. на закрытом общем собрании парторганизации аппарата Президиума Верховного Совета: «Партийное бюро и партийное собрание правильно поставили вопрос об ошибке т. Козлова с такой остротой, как следует поставить, ибо т. Козлов является не рядовым членом партии, занимает не последнее место в нашем аппарате. А кому много дано, с того много и спросится, с того нужно больше и спрашивать» (Там же. Л. 48). Н. К. Козлов оправдывался: «Я человек больной, и вследствие этого особенно большие нагрузки в течение рабочего дня […] тяжело на мне отражаются. В такие моменты я допускал в разговоре с людьми раздражительный тон» (Там же. Л. 115).