Игорь Адов - Младший сержант Алексей Крайнов

– Васька-то?! Так, он не пьёт совсем. Полоумный он. До революции у купца местного работал. Спёр большую четверть самогона, напился в стельку с друзьями, да того же купчишку, когда он к ним, пьяным, разбираться сунулся, и избил. За то его приказчики купцовские секли на площади, а он возьми да умом тронься! Сразу не видно, только пить напрочь отказывается! Когда в четырнадцатом, на ту ещё германскую, мужиков в солдаты угоняли, его брать побоялись: кто знает, что там, в голове этой, творится, если она от горилки добровольно отказывается?! Не решились такому оружие давать…

Из тех, кого тогда на войну забрали, не вернулся никто. Потом красные были. Он им всё спину показывал, плетьми посечённую, говорил, что пострадал от царского режима. Вернулись белые, тем жалился – мол, большевики пороли, требовали от царя отречься. И так при каждой новой власти было. В колхозе потом как пострадавший от царского режима на лёгкой работе числился: коров пас, коровники охранял. Теперь не у дел остался.

А новеньких, кто не знает, сначала проставляться заставляет, потом самогон на землю сливает и поучает, что пить нельзя. Ваши за это дело чуть не пристрелили его на днях, хорошо, бабы вступились, за слабоумного…

Взяли Лёху, когда управившись, выходил из свинарника. После сумрака сарая, ослеплённый ярким дневным светом, в буквальном смысле слова, упёрся животом в дуло фашистского автомата. Испуганно охнув, шагнул назад. Аккуратно отведя в сторону руку, бросил на землю лопату. Откуда ни возьмись, перекрыв немцам сектор для стрельбы, вперёд вылез ошивавшийся тут же дед Василий. Местный сумасшедший радостно объяснил поражённому Алексею, что тот нарушил знаменитый германский порядок и теперь его, Лёшку, высекут прямо на деревенской площади.

– Меня коммунисты вона как располосовали! – показывая немцам шрамы на спине, задрал грязную рубаху не в меру разговорившийся старик.

– Э ист коммунист?! – услышав знакомое слово, встрепенулись фашисты, взведя затворы наставленных на Алексея автоматов. – Э шлюд дих?!

Лёха, выпучив глаза, развёл руки:

– Ты чего болтаешь, дед?! Они решили, что это я тебя сёк! – От возмущения забыв о направленном на него оружии, сделал шаг к старику Алексей. – Меня же пристрелят сейчас из-за тебя! Придурок старый!

– А то ты сам не помнишь, как пытал меня в тюремных застенках! Пить со мной брезговал! – резво отскочив в сторону, завизжал в ответ ненормальный. – Расстрелять тебя я им не позволю! Не боись. А вот выпороть повелю!

Скрестив руки на груди, старец гордо задрал вверх подбородок и… стал похож на французского – Лёха забыл его имя – императора с картинки из школьного учебника. От мгновенного преображения Лёшка ошалел и, опустив голову, смирился. А что, спрашивается, было делать?

Стариковский бред прервал окрик из-за забора. Один из немцев бросился в хату. Видимо, препираясь с хозяйкой, пошумел там и через пару минут вышел с Лёхиной гимнастёркой в руках.

На улице, куда под конвоем вывели Алексея, встретили ещё троих бедолаг. Лёшка их и по именам-то не знал, так, видел только. Не давала Глафира ему времени – по улицам праздно шататься.

Двинулись к центру села. Метров за сто сзади, оглянувшись на шум, увидели перебегавших дорогу в направлении леса Вальку и Сашку, давешних танкистов-дровосеков. За ними, прилично отставая, гремя лопатками, сумками и касками, тяжело неслись два фашиста. Подходя к площади, услышали за спиной выстрелы…

…Сашка с Валькой формально хоть и числились танкистами, но служили в ремонтной роте, в качестве оружейников – специалистов по пулемётно-пушечному вооружению. После танкового удара противника по обозной колонне дивизии подразделения тыловиков, разбегаясь в панике, перемешались – так они и потеряли свою часть. Потом было многодневное, впроголодь, брожение по лесам. И наконец, старик со старухой, давшие пищу и кров измождённым беглецам. Взамен требовалась работа: заготовка дров на зиму, уход за скотиной, сенокос.

Шедших по улице немцев парни приметили издалека. Убегать не стали, укрылись в сене – кто их там найдёт? Однако фашисты, словно знали, куда шли, двинулись прямиком к их убежищу – стоявшему посреди огорода, почерневшему от времени сараю.

Подошли. Достав из-за голенища сапога мятую книжечку, один из фашистов, отчаянно перевирая буквы, громко зачитал предложение:

– Русськай сольдатен! Вьиходи сдаваться! – Затем, прошуршав страницами, добавил: – Бьюдем стрелять!