Платон Абсурдин - Garum Regius [litres самиздат]

А вечером мы морем отправились в Новый Карфаген.

Всю дорогу мой господин пил вино, а я читал ему греческие комедии в латинском переводе – он купил свежее издание на пергаменте вкупе с двумя статуями обнажённых женских тел.

Мне нравилось, что Триксий был поклонником литературы и скульптурного искусства. Но, вероятно, лишь такой страстный ценитель культурных традиций может с успехом управлять школой добрых гладиаторов.

Триксий хохотал от души над греческими шутками, а я ждал скорейшего прибытия в карфагенский порт, потому что Марцеллус был напуган неизвестностью и не давал мне покоя.

Мы прибыли в Новый Карфаген ночью. Я не смог разглядеть города в темноте, но он показался мне большим.

Кое-где завывали хромые собаки, а добрые испанские морячки, как и положено, скрашивали свои морские будни в портовых попинах и нарушали ночной покой.

Триксий нанял для нас две лошади и повозку для своих скульптур и амфоры с гарумом, которую передал Триксию Кайсар.

– Я живу за городом. Ненавижу городскую суету.

Я разделял мнение своего господина о городах, о чём и не преминул ему сообщить. Триксию это понравилось. Знаете, если говорить своему господину приятные для него слова, то можно рассчитывать на дополнительную порцию крыльев.

– Эй, вы! Женщин грузите аккуратно! Они хоть и каменные, но стоят больших денег! Если расколете матрон – я вас куплю и продам дороже, но в Африку!

Грузчики пообещали Триксию быть аккуратными, а мы поехали на виллу.

Дом Триксия кричал о культурности своего хозяина и удивлял гостей изысканностью своего убранства и обилием предметов искусства. Триксий имел репутацию культурного человека плебейского сословия, но с большими возможностями.

Хозяин не захотел будить своих домочадцев.

– Тише ходи, Писец! Не хватало ещё разбудить Геру! Тебя проводят в рабские покои. Утром придёшь в триклиний!

Я кивнул, и меня повели в помещение для рабов.

Рабы Триксия жили в отдельном здании. Оно было небольшим, но с колоннами, и тоже было украшено фресками, а на крыше его стояли статуи животных.

Мужчинам отводились две комнаты. В одну из них меня и привёл раб.

– Будешь спать здесь, – сказал он.

На соседних кроватях храпели рабы.

– Как тебя зовут? – спросил я своего проводника.

– А тебе не всё ли равно?

Утром, как по команде, все рабы повскакивали со своих кроватей и разбежались.

Я тоже последовал их примеру, умылся и отправился в триклиний.

Там молодые рабыни накрывали на стол.

Я хотел с ними заговорить, но в этот момент в комнату вошла женщина.

На вид ей было около пятидесяти, и она когда-то была красавицей. Хоть женщина и была одета в богатую тунику и носила сложную причёску, но её взгляд меня напугал. А ещё у неё были сандалии с железными накладками поверх ступни – я такие видел первый раз.

Рабыни мигом убежали из триклиния и оставили меня наедине с хозяйкой.

– Кто такой? – спросила она низким голосом.

– Марцеллус Писец.

– Раб?

– Раб.

Хозяйка подошла ко мне и дала затрещину.

– Лежать! – крикнула она.

Я не привык к собачьим командам и замешкался.

Тогда добрая женщина повторила удар, и я таки сдался.

– Мама, кто это? – спросил кто-то другим, но тоже женским голосом.

– Твой отец опять раба приволок!

– Этот хоть симпатичный! В прошлый раз купил какого-то старика сорокалетнего на распродаже. Потом не знал, что с ним делать.

– Дорис, не вздумай!

– Мама, перестань! Вечно тебе кажутся всякие глупости.

Дорис подошла к столу и села, а я смог её рассмотреть. Ей не было и двадцати, и она обладала атлетическим телосложением – мышцы её радовали глаз своими формами, но грудь её была небольшой.

Лицом дочь Триксия была похожа на свою матушку. Красивые черты ещё не были тронуты морщинами, и взгляд её не утратил детской наивности.

Волосы у Дорис, как и у матери, были тёмными, но причёска её отличалась простотой.

– Не груби матери!

– Он так и будет здесь валяться?

– Пускай валяется, пока Триксий не придёт!

Женщина села за стол рядом с дочерью.

Дорис потянулась за персиком, но мать ударила её по руке.

– Мама! Я хочу есть!

– Будешь есть, когда придёт отец!

Девушка подчинилась матери и принялась рассматривать меня.

– Чего на него пялишься? И даже не думай, Дорис!

– Да не думаю я!

– Я же вижу!

Дорис отвернулась к фреске, на которой был изображён бой гладиатора со львом.

Не прошло и часа, как пришёл глава семейства.