Вот мы и добрались до самой опасной темы моего письма. Надо ли продолжать? Правдиво рассказывая о движении 14 декабря, я становлюсь преступником в глазах нынешней власти, а вы моим соучастником, коли письмо адресовано вам. Безо всяких шуток, вы можете жестоко поплатиться за это, ведь нам велено считать декабристов извергами, набравшимися западной заразы.
Я приму некоторые меры, чтобы мои письма не были перехвачено правительственным агентами, но если вы посчитаете, что эти письма представляют угрозу для вас, сожгите их немедленно после прочтения. Я же продолжу, ибо не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклонённой головой, с запертыми устами. Я предпочитаю бичевать её, предпочитаю огорчать её, предпочитаю унижать её, только бы не обманывать.
В Манифесте государя Николая Павловича, выпущенном в день казни Пестеля, Рылеева, Муравьёва-Апостола, Бестужева-Рюмина и Каховского, говорилось: «Преступники восприняли достойную их казнь; Отечество очищено от следствий заразы, столько лет среди его таившейся… Не в свойствах, не во нравах русских был сей умысел. Составленный горстью извергов, он заразил ближайшее их сообщество, сердца развратные и мечтательность дерзновенную; но сердце России для него было и всегда будет неприступно… Все состояния да соединятся в доверии к правительству. В государстве, где любовь к монархам и преданность к престолу основаны на природных свойствах народа; где есть отечественные законы и твердость в управлении, тщетны и безумны всегда будут все усилия злонамеренных: они могут таиться во мраке, но при первом появлении, отверженные общим негодованием, они сокрушатся силою закона. В сем положении государственного состава каждый может быть уверен в непоколебимости порядка, безопасность и собственность его хранящего, и, спокойный в настоящем, может смотреть с надеждою в будущее».
А я, вот, «не смотрю с надеждой в будущее». Напротив, считаю, что неудача декабристского движения отбросила Россию на много лет назад; что в результате этой неудачи в России восторжествовали самые отвратительные формы деспотии и мракобесия; что Россия, и без того отставшая от Европы в отношении неотъемлемых свобод человека, теперь отстанет ещё более.
Многие мои друзья теперь на каторге, я сам был под арестом и едва избежал их участи. Известно ли вам, что я был одним из первых, кто вступил в тайное общество в Петербурге?.. Я вступил в него сразу по выходе из масонской ложи и одновременно после моей отставки из полка. Она тогда многих удивила, а между тем, была настолько естественной в сложившихся обстоятельствах, что следовало удивляться, почему она вызвала удивление.
* * *
Я был назначен адъютантом Васильчикова, командира гвардейского корпуса. Васильчиков был в любимцах у государя Александра Павловича и остался любимцем у Николая Павловича; последний ему благодарен за подавление волнений на Сенатской площади, когда Васильчиков расстрелял восставших картечью.
Мне прочили быстрое продвижение по служебной лестнице, но я уже понимал, что скоро сойду с неё. Служить власти, которую не приемлешь, да ещё получать деньги и чины за эту службу — это что-то противоестественное, от чего можно свихнуться, спиться или стать подлецом. В это время я окончательно убедился, что размеренная масонская работа по постепенному преобразованию общества если и принесёт свои плоды, то в отдалённом будущем; мне теперь было достаточно ничтожного повода, чтобы оставить службу, и он представился, причём, очень серьёзный. Взбунтовался Семёновский полк, — я уже рассказывал, в каких условиях служили солдаты полка. Их жизнь стала невыносимой после того, как командиром был назначен полковник Шварц: у него явно была не в порядке голова — он выдвигал немыслимые требования к солдатам и подвергал их изуверским наказаниям.
Портрет Александра I.
Художник С. Щукин, 1801 г.
Доведённые до отчаяния солдаты одной из рот самовольно вышли на перекличку и отказались идти в караул. Они были арестованы и отведены в Петропавловскую крепость. Остальные роты решили заступиться за товарищей и выказали непослушание явившемуся высшему начальству — потребовали освобождения товарищей из-под ареста или отправить в крепость весь полк. Начальство приняло второй вариант: под конвоем казаков, без оружия, полк проследовал в Петропавловскую крепость. После этого нижние чины были развезены по разным крепостям Финляндии; потом многие из них были прогнаны сквозь строй и сосланы в каторжную работу. Офицеры же были выписаны в армию с запрещением давать им отпуска и принимать от них просьбу об отставке; запрещено было также представлять их к какой бы то ни было награде. Четверо из офицеров были отданы под военный суд.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу