Виталий Раул - Убит в Петербурге. Подлинная история гибели Александра II

Публиковать такого рода заявления подследственного не было никакого смысла, кроме одного соображения: все здравствующие народовольцы, включая Веру Фигнер, должны были осознать, что советская власть знает об «акте 1 марта» гораздо больше, чем кто-либо, и имеет все основания, чтобы вернуться к теме, если понадобится.

Процесс над Окладским проходил с большой помпой в Колонном зале Дома Союзов с 10 по 14 января 1925 года и был обставлен как показательный. Государственный обвинитель Н.В. Крыленко, превозмогая все неудобные вопросы и малообъяснимые факты, с посильной помощью историка революции профессора П.Е. Щеголева кое-как сводил концы с концами линию обвинения. Однако защитники С.Б. Членов и М.А. Оцеп легко разрушали все шаткие построения Крыленко и выставляли его в самом комическом виде. Среди привлеченных свидетелей была единственная участница событий прошедших лет, знавшая Окладского еще юношей, – А.В. Якимова-Диковская. Вера Фигнер участия в процессе не принимала.

Иван Окладский вел себя на процессе точно так, как и на следствии, строго выдерживая занятую позицию. Только один раз в ходе судебных прений он позволил себе обратить внимание суда, что в Петропавловской крепости одновременно с ним находился Хозяин «Народной воли» Александр Михайлов, единственный человек, знавший не только дислокацию всех конспиративных квартир, но и паспорта, по которым жили в этих квартирах террористы. Этот эпизод особенно смутил профессора Щеголева, знавшего, как никто, организацию внутренней жизни «Народной воли». Щеголев отлично представлял: чтобы кого-то выдавать, надо было располагать информацией. В «Народной воле» информацией располагал только один человек – ее Хозяин, а остальные могли сообщить лишь отрывочные сведения в пределах одной квартиры и двух-трех человек, известных ему по кличкам. Непричастность Окладского к арестам ключевых фигур «Народной воли» в январе-феврале 1881 года была очевидной, а полицейская отчетность с многочисленными ссылками на Окладского была явной дезинформацией с целью скрыть реальный источник указаний. Вся обстановка процесса, таким образом, выглядела явным фарсом, с целью спасти от разоблачения вождя пламенных революционеров. Тем не менее процесс Окладского вошел в историю как едва ли не последний из многочисленных советских процессов, где имела место профессиональная защита. Последним аккордом, ставившим под сомнение весь процесс, стали слова из выступления защитника Окладского, профессора международного права С.Б. Членова:

«Поскольку дело идет не об обычном уголовном преступлении, а о действиях, развертывавшихся на определенной исторической канве, в определенных исторических рамках, – понять удельный вес и смысл их можно только путем анализа этой определенной эпохи… Можно ставить себе задачу критической проверки и исторической критики всего фактического материала, проходившего по делу, хотя бы он и не имел отношения к тому обвинению, которое Окладскому предъявляется. Это задача чрезвычайно интересная, но, по-моему, в Верховном Суде неразрешимая» [4].

Удельный вес процесса Окладского в советской стране был таков, что за столь плодотворную мысль профессору Членову пришлось поплатиться. Он был репрессирован по первой категории (расстрел) по списку «Москва-центр» от 27 февраля 1937 года на 33 человек, № 31, без подписи представлявшего.

Окладский был, конечно, осужден, но не к расстрелу, как повелось позднее, а всего лишь к десяти годам лишения свободы. Соглашение советской власти с «Народной волей» состоялось. Более того, власти позволили Вере Фигнер и ее ближайшей соратнице А.П. Прибылевой-Корба опубликовать отдельный сборник об Александре Михайлове, его славном революционном пути, снабдив его документами: показаниями на следствии, письмами к родным и, самое главное, неопровержимыми доказательствами его смерти… Советская власть после эпизода с процессом Окладского сделала из оставшихся в живых народовольцев своеобразные музейные экспонаты, которые по праздникам демонстрировались широкой публике. Уважение и почет к убийцам царя-реформатора советская власть сочла нужным отметить специальным постановлением Совета народных комиссаров Союза ССР, опубликованным в центральной печати в год 45-летия преступления:

«1. Назначить пожизненные пенсии оставшимся в живых участникам террористического акта 1 Марта 1881 г., приговоренным царским правительством к смертной казни (замененной бессрочной каторгой), каторжным работам и административной ссылке: т.т. Фигнер, Вере Николаевне, Якимовой-Диковской, Анне Васильевне, Фроленко, Михаилу Федоровичу, Ивановской-Волошенко, Прасковье Семеновне, Корбе-Прибылевой, Анне Павловне, Морейнис-Муратовой, Фанни Абрамовне, Оловенниковой, Елизавете Николаевне, и Сидоренко, Евгению Матвеевичу – по 225 рублей в месяц.