Кэтрин Арнольд - Хроники испанки. Ошеломляющее исследование самой смертоносной эпидемии гриппа, унесшей 100 миллионов жизней

Парк Сейнт-Джеймс вернулся к своим истокам как стильное увеселительное место, «своего рода возрождение XVIII века» [37]. Большие художественные выставки продолжались, как обычно, в то время как Летняя выставка в Королевской академии привлекала «большое количество посетителей, особенно выздоравливающих солдат» [38]. Даже летние танцы, эти традиционные приемы этого сезона, немного оживились, поскольку матери из высшего общества делали все возможное, чтобы выдать своих дочерей замуж, потому что круг подходящих мужчин быстро уменьшался.

Модный Лондон резко изменился в одном отношении, и это было присутствие американцев. Вступление Соединенных Штатов в войну вызвало эту серьезную трансформацию. Прибытие военных в Лондон не было чем-то новым, город уже был свидетелем «дружественных вторжений» [39] бельгийских монахинь, брюссельских денди и анзаков (австралийских и новозеландских армейских корпусов) с их высокими, ленивыми, жилистыми фигурами и мрачными лицами. Но четвертый год войны был годом американцев, согласно The Manchester Guardian.

«Военный год заканчивается тем, что американцы в хаки и синем почти овладели Лондоном… В последний год многие сотни тысяч американцев фактически проходят через Англию, чтобы сражаться во Франции» [40]. Американские военнослужащие составляют всю аудиторию лондонского театрального квартала, где уже доминировали молодые люди в хаки и темно-синем. Несмотря на войну, лондонский Вест-Энд все еще процветал в 1918 году, с «оперой на Друри-Лейн и в Шафтсбери, и очень хорошей постановкой Гилберта и Салливана в Королевском театре, в Хаммерсмит» [41].

Пацифистка Кэролайн Плейн вспоминала, что «летом 1918 года в театрах был абсолютный ажиотаж» [42]. Отчаявшиеся отвлечься от ужасов войны, солдаты, матросы и гражданские тоже толпились в театрах и мюзик-холлах. К сожалению, такие веселые развлечения оказались идеальной питательной средой для испанского гриппа.

«В 1916 году казалось, что нет никакой надежды на успех в постановке пьес. А в 1918 году было трудно получить места даже на худшие спектакли. Почти любая постановка имела огромный успех. Говорили, что люди дерутся за то, чтобы бросить свои деньги в кассу» [43]. Аренда театр ов предполагала большие выплаты, высокие цены на места и разговоры об их дальнейшем повышении [44]. Это не было неожиданностью, учитывая нехватку других форм развлечений.

«Это было огромное процветание почти всех классов и сокращение других возможностей для удовольствия, что привело к переполнению театров. Использование автомобилей было ограничено торговлей и профессиональными потребностями. Катков и ежегодных обедов больше не было» [45].

Друри-Лейн все еще представляла собой блестящее зрелище в некоторые вечера, с «дамами в драгоценностях на балконе и длинными вереницами ожидающих экипажей и даже одним или двумя лакеями» [46]. Среди солдат и матросов все еще было несколько стойких сторонников старого режима, и «В. Набоков [отец романиста Владимира Набокова] и русская дипломатическая партия» [47] в одной ложе смотрели «Бориса Годунова» со сценами русской Смуты – события более драматичного, чем что-либо на самой сцене [48].

Именно на этом фоне миссис Мейбл Прайд, свекровь поэта Роберта Грейвса, решила бороться с симптомами гриппа и пойти в театр со своим сыном Тони, пока он был дома в отпуске. Мы не знаем, какое шоу они посетили, но там было много развлечений. Развлечения лета 1918 года, когда Мейбл сопровождала сына в театр, включали «Непослушную жену» с Чарльзом Хоутри и Глэдис Купер в «Плейхаусе»; «Дорогого Брута» с Джорджем Дю Морье, отцом Дафны Дю Морье, в «Уиндеме»; а знаменитая канадская танцовщица Мод Аллен снималась в лондонском павильоне. Мод стала объектом диких подозрений со стороны члена парламента от тори, который обвинил ее в том, что она была лесбийской любовницей Марго Асквит, жены бывшего премьер-министра Герберта Асквита и немецкого шпиона. (Было спорно, какое из этих утверждений считается наиболее шокирующим.) Те, кто был настроен более серьезно, могли пойти посмотреть «Строителя Сольнеса» Ибсена в театре «Роял-Корт». А любой, кто отчаянно нуждался в небольшом расслаблении, мог отправиться на музыкальную комедию Chu Chin Chow в Театр Ее Величества или послушать популярную песню Peg O’ My Heart в Сент-Джеймсе [49].

Очень желая отправиться в город вместе с сыном, Мейбл пошла к врачу, приняла большое количество аспирина, чтобы снизить температуру, и отправилась с Тони в театр. Это был последний выход в свет для Мейбл. Ее случай оказался смертельным, и через два дня она умерла. Роберт Грейвс позже отмечал, что «ее главным утешением, когда она умирала, было то, что Тони продлил свой отпуск из-за нее» [50]. Впоследствии Грейвс узнал, что Тони убили в сентябре [51].