Ник Реннисон - 1922 - Эпизоды бурного года

К этому времени полиция решила, что Эдит подстрекала Фредди – нет, более того, вступила с ним в преступный заговор, замыслив убить мужа. Она не менее виновата, чем он. Обоим предъявили обвинения в убийстве. «А она здесь причем?» – спросил сбитый с толку Фредди, когда об этом услышал. Его удивление понятно. Вина Фредди была несомненна. Как сказал ему бестактный каторжанин во время предсудебного заключения в Брикстоне: «Труба тебе, старина. Голову тебе снесут, как пить дать». Но обвинения против Эдит не имели практически никаких оснований. По крайней мере, так было, пока полиция не обыскала каюту Фредди на «Морее» и не нашла там стопку писем, которые он получал от Эдит. Та просила его уничтожить письма и не знала, что он этого не сделал. Теперь суд использовал их против нее.

Процесс над Эдит Томпсон и Фредериком Байуотерсом начался 6 декабря, и вся Британия сгорала от любопытства. По всей стране люди за завтраком с жадностью поглощали драматические подробности. Билеты в суд Олд-Бейли, где можно было увидеть фигурантов дела своими глазами, покупали как горячие пирожки. Билетами торговали даже подпольно. Целую ночь безработные стояли в очередь в галерею для публики и потом продавали свои места так называемым «дамам из общества» за целых пять фунтов. «Атмосфера была как на премьере», – сказал один журналист. И правда, слишком уж похожими на героев пьесы делали фигурантов этого дела обстоятельства. Как позже написал журналист Филсон Янг: «Каждого из этих троих рисовали в подходящей мелодраматической роли: добрый, терпеливый и безобидный муж; молодой мужественный парень, которого свела с пути истинного опытная светская женщина; и колдунья с черным сердцем, которая накладывает чары, расставляет сети и губит каждого, кто приблизится к ней».

Все это было одной чудовищной несправедливостью. Ведущий патологоанатом тех лет Бернард Спилсбери, исследования которого использовали в делах доктора Криппена и Джорджа Джозефа Смита, так называемого «убийцы женщин в ваннах», не нашел ни единого доказательства, что Перси когда-либо пытались отравить. К сожалению, отсутствие доказательств не остановило прокурора. Он все еще был убежден, как сказал журналист того времени, что «даже если миссис Томпсон не убила мужа своими руками, именно ее ум породил это несчастье». Не помогало защите и то, что на суде зачитывались множество отрывков из писем Эдит: горячие потоки чувств и фантазий, которые оглашал присяжным и публике сухой, безжизненный чиновничий голос. Эдит не послушалась советов адвокатов и сама выступила в суде: это обернулось катастрофической ошибкой. Ее речь не прибавила, а скорее отняла у нее симпатию присяжных.

В понедельник 12 декабря присяжные, посовещавшись всего два часа, вынесли вердикт. Обоих подсудимых признали виновными и приговорили к смерти. Эдит не могла удержаться на ногах, ее поддерживали надзирательницы из женской тюрьмы. Услышав приговор, она испустила протяжный и потрясенный вопль и почти впала в истерику. Фредди воскликнул: «Присяжные не правы, она невиновна!»

В то короткое время, что разделяло суд и казнь, заинтересованные лица отчаянно бились за смягчение приговора Эдит и Фредди. Родные влюбленных подавали прошения о помиловании министру внутренних дел, а также королю и королеве. Но все было тщетно. Власти настаивали, что оба заслуживают смертной казни. Даже последняя безнадежная попытка Фредди спасти возлюбленную не принесла плодов. В присутствии надзирателей он сказал: «Клянусь, она полностью невиновна. Она ничего не знала о том, что я собирался подойти к ним той ночью. Она никого не убивала. Это я убил. Она ничего не планировала. Ничего не знала… Не могут же они повесить ее!»

И все же они ее повесили. В девять часов утра 9 января 1923 года Фредди и Эдит встретили смерть: он – в Пентонвилльской тюрьме, она – в Холлоуэйской. Читать о последних днях Эдит и сегодня больно. Казалось, что за несколько недель до смерти она уже покорилась судьбе. В письме к подруге она пишет весьма красиво: «Всем нам кажется, что мы сами выбираем себе дорогу, – это едва ли так. Дорогу выбирают за нас – законы, правила и обычаи нашего мира. И стоит нарушить лишь один из них – в конце пути нас уже не ждет ничего, кроме жуткой и уродливой пустыни». Но когда день казни уже приближался, а все попытки спасти Эдит провалились, психика ее начала сдавать. Тюремное начальство решило проблему, распорядившись давать Эдит большие и регулярные дозы морфия. К утру 9 января она была до отказа накачана лекарствами и едва могла ходить. Альфред Вудз, помощник палача, в позднем интервью рассказал: «Мы с коллегой скрестили руки, усадили ее и так отнесли к эшафоту. Она к этому времени явно была под кайфом: в камере приговоренной сильно пахло больницей. Мы донесли ее до эшафота и поддерживали на ногах, пока палач накидывал петлю ей на шею». Другая свидетельница, врач Дора Уолкер, как и Вудз, рассказывая о событиях более чем через тридцать лет, иначе запомнила казнь. По ее словам, Эдит в самом деле была одурманена, но сознавала происходящее. Из камеры она вышла сама, хоть и с посторонней помощью. Приблизившись к эшафоту, «она попятилась и захрипела, как животное, ведомое на закланье. Люди так не кричат». После казни «палач был совершенно в расстроенных чувствах. Он выскочил из комнаты с криком: “Боже, Господи Иисусе!”»