Эли Берте - Замок Монбрён

Такие благородные чувства не могли не найти отклика в сердце Дюгесклена.

– Ну, так едем же! – вскричал он.– Пусть брат мой и прочие рыцари накажут этого бесчестного барона де Монбрёна… они сильны и опытны в войне и легко закончат затеянное мною дело. Пусть себе думают обо мне что хотят, по крайней мере я уверен, что никто не усомнится в моей храбрости.

– Приготовить все к отъезду! – закричал он, подойдя к лачуге, так что пажи и прислуга легко могли услышать его на дворе.– А вы, сир герольд, на коня! Мы должны быть в Париже через три дня!

– Дай-то Бог, мессир! – отвечал Сен-Дени, и на лице его изобразилось величайшее удовольствие.– Я всю жизнь буду радоваться, что исполнил так хорошо важное поручение, вверенное мне моим высоким повелителем.

Несколько минут спустя бретонские оруженосцы под начальством Жана Биго явились к дверям хижины. Молва о внезапном отъезде Дюгесклена распространилась уже повсюду и привлекла к хижине всех, кто не участвовал в приготовлениях к осаде. Вскоре Дюгесклен вышел с герольдом и, продолжая разговаривать с ним вполголоса, сел на коня.

В минуту отъезда будущий коннетабль бросил вокруг себя внимательный взгляд, как бы ища кого-нибудь, кому мог бы дать важное поручение. Он увидел почтенного монаха, который подходил с очевидным намерением поговорить с ним. Дюгесклен тотчас узнал врача, которому поручил трубадура, и ждал, чтобы он подошел к нему.

Монах почтительно поклонился.

– Мессир,– сказал он,– раненый, которого вы вверили моему надзору, при смерти, и просит вас удостоить его минутным разговором. Эта милость будет, без сомнения, последняя, которой он воспользовался на этом свете, потому что человеческое знание не может излечить его рану.

На лице Бертрана отразилось сильное беспокойство.

– Этот молодой человек спас мне жизнь,– сказал он, нерешительно посматривая на герольда,– и я не могу отказать ему в просимой услуге. Но скажите, отец мой,– продолжал он, обратившись к врачу-монаху,– далеко ли отсюда до места, куда вы перенесли своего пациента?

– Вот тут, на опушке леса, мессир,– отвечал монах, указывая на то место, где Жераль и Доброе Копье находились поутру в засаде.

– Так я могу возвратиться через несколько минут,– сказал Бертран, снова взглянув на мрачное лицо герольда.

– Франция ждет вас! – отвечал герольд.

В эту самую минуту у замка послышались громкие крики, и все трубы заиграли в одно время. Боевая лошадь, на которой сидел Бертран, навострила уши при этих знакомых ей звуках и сделала курбет, как бы готовясь броситься в битву.

– Клянусь святым Жоржем! Что же это там делается у них? – вскричал рыцарь.

В эту минуту явился Оливье де Мони, вооруженный с ног до головы и с мечом в руках.

– Любезный братец Бертран,– сказал он насмешливым голосом,– вот первый раз, что вы заставляете ждать себя в битве… Невозможно больше сдерживать пыл воинов, не знакомых с дисциплиной, и они решили без нас идти на приступ. Итак, спешите, если не хотите опоздать на пир.

Дюгесклен решился тотчас.

– Сир герольд,– сказал он грубым голосом,– я верен моему государю и предан Франции, но мне необходимо отложить свое путешествие на несколько минут.

– Как, мессир? – вскричал Сен-Дени с упреком.– Разве вы забыли уже свою великодушную решимость?

– Я не забывал и не забываю ее, сир герольд, но, клянусь святым Ивом, я ни в каком случае не должен поступать против чести и совести.

– Ваша честь и совесть принуждают вас проливать кровь?

– Нет, но проститься с несчастным молодым человеком, пролившим за меня свою кровь.

Дюгесклен махнул рукой, как бы показывая, что вернется скоро, и поехал к месту, где лежал трубадур, не дожидаясь старого монаха, который следовал за ним издали. Герольд глубоко вздохнул и вернулся в хижину, между тем как Мони, не зная, чему приписать странные слова Бертрана, отправился обратно к осаждающим, которые с каждой минутой становились шумнее.

Монах-лекарь из Солиньякского аббатства исполнил приказание Дюгесклена с такой точностью и усердием, какие могли внушить христианское милосердие и соболезнование.

Как только принесли раненого, он подозвал нескольких монастырских вассалов, более других ему преданных, и приказал немедленно срубить шалаш из ветвей, чтобы укрыть в нем несчастного. Пока служители занимались этим делом, монах велел подвести свою лошадь и вынул из тороков все хирургические инструменты и медицинские снадобья, употреблявшиеся в те времена самыми опытными врачевателями.