Сергей Цейтлин - Закат над лагуной. Встречи великого князя Павла Петровича Романова с венецианским авантюристом Джакомо Казановой. Каприччио

– Отменная идея, синьор Казанова! И если нам позволит наш почтеннейший прокуратор, то я хотел бы попросить Вас возглавить нашу экскурсию.

Цесаревич не только начал питать симпатию к этому красноречивому и эксцентричному венецианцу, он также понимал, что такую лисицу, как Казанова, лучше держать поближе к себе, чем подальше. А то черт знает какой номер он, обидевшись, может выкинуть.

– Конечно, – со скрытой неуверенностью ответил Пезаро, с укоризной поглядывая на Казанову, который, прекрасно уразумев характер этого взгляда, ответил Пезаро саркастической улыбкой.

– Ничего не понимаю, – прошептал Куракин Салтыкову, слегка пошатываясь и клювом маски почесывая свой затылок.

– Я приму Ваше предложение, Ваше Сиятельство, но только при одном условии, – твердо и торжественно сказал Казанова.

– Условие? – насторожился цесаревич. – Какое же это условие?

– Я приму Ваше предложение, только если Вы представите меня этим трем восхитительным грациям, скрывающимся за спиной вашей супруги.

Венецианцы сделали шаг вперед, поближе к русским. Антонио Канова искал самый выгодный ракурс, чтобы лучше понять, о каких именно грациях говорил Казанова, поскольку в графской свите пребывало пять-шесть дам. У схватившегося за голову Мудреца Гримани глаза полезли на лоб.

– А… эти грации, – граф дю Нор неохотно повернулся к трем девушкам, мягко, но самоуверенно улыбавшимся позади графини.

Островитяне зашептались, и скоро выяснилось, что грации, о которых говорил Казанова, были те три дамы в черных соболях, гордо сошедшие с причалившего судна минувшим утром. Венецианские мужчины тут же поправили свои парики, а женщины вытащили лорнеты. Даже музыканты спустились с ярусов и прошаркали в сторону русских. Зал горел нетерпением услышать голоса этих трех молодых красавиц.

– Перед тем как я Вас им представлю, синьор Казанова, разрешите сначала представить вам гофмейстерину графиню Анну Юлиану Бенкендорф, супругу графа Христофора Ивановича. Мадам Бенкендорф заведует фрейлинским штатом.

– Аншанте, мадам, – Казанова осторожно поцеловал ей руку, стараясь не всматриваться в ее суровое, неулыбчивое лицо.

– А тут, да, хм-м… – промямлил цесаревич, важно поглядывая на трех красавиц. – Эти три грации – выпускницы Смольного института благородных девиц, основанного самой императрицей сразу после вступления на престол. Начиная слева, – он подвел к ним Казанову, – мадемуазель Екатерина Ивановна Нелидова, дочь поручика графа Ивана Дмитриевича Нелидова.

– Аншанте, мадемуазель, – Казанова поцеловал ей руку, наблюдая, как она переводила взгляд то на него, то на цесаревича.

– А это мадам Наталья Семеновна Борщова, супруга статского советника графа Клавдия Семеновича Мусина-Пушкина.

– Аншанте, мадам, – Казанова губами коснулся руки второй дамы, чей непроницаемый взор устремился ввысь.

– Наши выпускницы окончили институт с отличием, синьор Казанова, с золотой медалью первой величины.

– Я не сомневаюсь, Ваше Сиятельство. Вся Европа знает об этом первоклассном учебном заведении.

– В него поступают девушки не старше шестилетнего возраста и остаются там как минимум двенадцать лет. И родители не имеют права ни под каким предлогом забирать своих дочерей из института до истечения срока.

– Какая строгость, Ваше Сиятельство!

– Но в институте учатся не только дворянские девушки. Через год после его основания императрица решила открыть отделение и для девиц из мещанских семей. Потому что знания, считает императрица, должны распространяться по всем сословиям общества.

– Я с вами абсолютно согласен, Ваше Сиятельство. По всем сословиям! – Казанова повернулся и томно улыбнулся всем присутствующим венецианкам.

– Дать всем своим гражданам образование – это долг государя!

– Конечно!

– Вот так, мой дорогой синьор Казанова.

– Да.

– Вот так…

– И…

– Что?

Казанова заметил, что граф тянул представление третьей девушки, уж слишком увлекшись описанием института.

– А…

– Простите?

– То есть…

– Не понял.

– Ну, а как же…

– Ах! Да-да-да. Наша третья выпускница. Это мадемуазель Александра Алексеевна Снежинская, дочь великого петербуржского ученого, барона Алексея Николаевича Снежинского.

– Аншанте, мадемуазель, – Казанова взял руку Александры, но долго не прикасался к ней губами, рассматривая ее смышленые лазоревые глаза.

Ее блондинистые локоны падали почти до плеч, окаймляя высокие скулы. Носик – тонкий, пикантный, изваянный до совершенства – порождал ощущение невинного детского ликования, а полные розовые губы говорили о чувственной щедрости ее натуры. Вдыхая нежную свежесть ее расцветающей плоти и изучая ее горящий, пытливый взгляд, Казанова почувствовал смутную волну ностальгии, бьющуюся в груди, уносящую его в далекое море своей молодости. Потеряв ощущение почвы под ногами, он застыл, и на секунду ему стало стыдно и страшно: стыдно, потому что он глупо изображал из себя того человека, которым уже давно не являлся; страшно, потому что он наконец почувствовал, как никогда раньше, свои иссыхающие, черствеющие годы, стремящиеся все быстрее и быстрее в безотрадную, глухую тьму.