Ирина Измайлова - Три ошибки Шерлока Холмса

— Но что он сделал, а? Каким манером загремел на каторгу?

Джон Клей пожал плечами:

— Говорят, кого-то застрелил. Но я на суде не был.

И он, нахмурившись, тоже направился к своей лачужке.

Шерлоку Холмсу шёл сорок шестой год. Его чёрные блестящие волосы на висках посеребрила седина, но, как большинству брюнетов, она шла ему и не старила его строгого, тонкого лица.

Судя по всему, на его здоровье не сказались нелёгкие приключения, которыми он уже много лет до краёв наполнял свою жизнь. По крайней мере, его движения и походка были удивительно легки. Он казался молодым, иной раз лет на десять моложе своих лет, и выносливостью отличался необычайной, редкой для человека, долгие годы прожившего в городе и основное время проводившего в кресле, с трубкой в зубах.

С первого же дня заключённые поняли, что тяжёлая работа, от которой к концу дня валились с ног даже молодые парни, не сломит этого человека. Он работал ровно, умело, точно всю жизнь занимался физическим трудом.

Работать приходилось на разрытом поблизости каменном карьере, так же, как и лагерь, обнесённом высокой изгородью. Заключённые кирками разбивали желтоватый камень в щебёнку, лопатами загружали в тачки и по неровной, ползущей то вверх, то вниз тропе тащили их к дороге, где нужно было перегружать щебёнку в телеги. Дальше наёмные возчики переправляли груз к расположенной в нескольких милях вырубке, где велось строительство новой железной дороги.

Жара стояла жуткая, воду работающим привозили только два раза в день, и её выпивали за какие-нибудь полчаса.

Самое обидное, что до воды было рукой подать: за изгородью, в ста сорока шагах от тропы вилась речка, но добраться до неё было невозможно и не только из-за преграждавшей дорогу изгороди. Склон, на котором был разработан карьер, в этом месте становился головокружительно крутым, и речушка, обратившись в водопад, неслась по уступам и валунам, как сумасшедшая. Изнывающие от жажды заключённые, возможно, и решались бы к ней спускаться, но охрана не пускала их за изгородь, что же до солдат, то для себя они запасали воду в жестяных флягах, а заботиться о каторжниках и не думали.

Служили на Пертской каторге в основном люди без связей, которым не посчастливилось пристроиться получше. Это относилось и к офицерам, и к солдатам. Из-за этого все они были угрюмы, а если не угрюмы, то постоянно чем-нибудь раздражены.

Впрочем, коменданту каторги — полковнику Гилмору и его заместителю — майору Лойду жилось здесь неплохо. Оба имели дома в Перте и виллы в его окрестностях — среди живописных и тихих пейзажей Западной Австралии.

Полковник Гилмор был молодым офицером тридцати пяти лет, бравый и самоуверенный, баловень судьбы. Майор Лойд напротив — пожилой бывалый военный, предотставник, строгий, но неизменно верный уставу. В душе оба — и начальник, и подчинённый, недолюбливали друг друга, но ладили неплохо благодаря учтивости Лойда и частому отсутствию Гилмора.

Многочисленная семья полковника жила в городе, поэтому он чаще проводил время в кругу жены и детей, а не среди каторжников.

Младшие офицеры были разных возрастов и разных характеров, большинство из них не гнушались вина, поэтому среди них нередко возникали более или менее крупные ссоры. Свои обиды, а также весьма частые карточные проигрыши многие срывали на заключённых, и «старожилы» каторги давно знали, от кого и чего следует ожидать.

Одного из офицеров охраны, сержанта Хью Баррета, каторжники боялись. Этот жилистый сутуловатый мужлан, с лицом, напоминающим издали большую неровную картофелину, находил какое-то свирепое наслаждение в охоте за «нерадивыми». Когда ему выпадало дежурить на работах, заключённые опасались лишний раз перевести дыхание и вытереть пот. Ну, а уж присесть на камень или пройтись взад-вперёд без кирки или лопаты было попросту опасно: Баррет возникал рядом с «нерадивым», будто из-под земли, и его гибкая тростниковая «хлесталка», как называли её заключённые, наносила стремительный и точный удар. Сержант старался запомнить, кто из заключённых больше боятся удара по спине, кто по шее, кто по пояснице, и бил именно туда, причём редкий человек умудрялся не завопить от его удара, даже если и был готов к взбучке.

За провинности, которые казались Баррету крупными, он неизменно приказывал высечь либо отправить в карцер, а иногда назначал и то и другое.

С его лёгкой руки большинство охранников сменили обычную ремённую плётку на такой же тростниковый прут. Внешне «хлесталка» выглядела не таким грозным оружием, но на самом деле была страшнее плети. Плеть оставляла на коже длинные багровые полосы, часто рассекала её и вызывала сильные кровотечения. Пользуясь этим, многие заключённые после наказания обращались к врачу и получали на несколько дней освобождение от работы, потому что израненная спина могла воспалиться, а заражение надолго вывело бы работника из строя. От удара «хлесталкой» на спине оставался лишь тёмный кровоподтёк. От нескольких ударов спина распухала и болела невыносимо, болела сильнее и дольше, чем после наказания плетью, а между тем крови не было, или почти не было, стало быть, не было и повода отдохнуть от работы. Врач мазал кровоподтёки какой-то мазью, иногда давал болеутоляющее, которое помогало только людям с сильным воображением, и советовал во время работы обязательно прикрывать спину от солнца...