Анна Гурова - Полет сокола

– Поздно… – торжественно произнесла она. – Я уже позвала его… Он уже сюда идет!

Рука Дайны метнулась к связке оберегов, что она носила на груди, губы ее зашевелились, то ли бормоча что-то, то ли напевая:

– Отец-дуб, мать-береза, бабушки-ивы, дедушки-сосны… Оставайтесь дома, закрывайте глаза, не смотрите на детей, ложитесь спать…

Разбойники-чудины у костра неодобрительно покосились на нее и отошли подальше, чтобы между женщиной и ними оказался костер. Глядя на них, так же поступили и кривичи. Во всех землях мужи опасаются темного женского колдовства.

Ольга не понимала, что бормочет Дайна, но ясно было – ничего хорошего. Неспроста ведь ей почудилось, что берег накрыла тень! И ветер холодный налетел с берега – как из-за Кромки [4] Кромка – в русской языческой традиции граница между мирами. В данном случае между Явью и Навью, миром живых и миром мертвых. . И что это там, в воде? Зеленоватый свет поднимается из глубин. Словно водоросли колышутся, плывут по воде длинные желтые волосы. Бескровные лица лауме смотрят незрячими глазами, тянут из-под воды к живым призрачные руки…

Ольга трет глаза, а голова сама клонится к воде…

Внезапно раздался резкий птичий крик и в одно мгновение прогнал темные видения. Исчезли бледные тени под водой. Ольга вскинула голову – и увидела на ветке сокола. Небесный охотник глядел на нее, чуть наклонив голову, будто ждал.

Неужели это знак?

А может…

Если водяному ей помогать не с чего, то сокол – совсем другое дело. Это не простая птица. Сокол – знак рода Рюрикова, знак русов.

– Видишь меня, соколик? Видишь беду мою? – проговорила Ольга нараспев, будто наговор, вкладывая в голос силу-приказ. – Лети, соколик, на юг, к батюшке моему. Насвисти ему, что со мной сталося. Позови его, приведи его, пусть спасет меня от злой участи! Лети же!

И будто дождавшись последней фразы, сокол забил крыльями и быстрей стрелы взвился в небо.

На юг полетел, куда велено.

И так хорошо стало на душе у Ольги. И уже виделись ей батюшкины боевые лодьи. Узкие, стремительные, с зубастыми зверями, изогнувшими мощные шеи. Виделись знамена на высоких мачтах над вздутыми парусами: одно – с рукой, сжимающей меч – родовое знамя дедушки Трувора и его сына, князя плесковского Вардига, другое – с красным соколом великого киевского князя.

И, спать ложась, закрыв глаза, видела Ольга соколиный острый силуэт, летящий по темному небу.

Весь следующий день Ольга то и дело поглядывала то в небо, то за корму. В небо: не летит ли в выси ее сокол? За корму: не показались ли там отцовы боевые лодьи?

Но не было ни лодий, ни сокола. Зато появились впереди дымы над лесом, а на озере – рыбачьи лодки. А затем, когда лодья обогнула длинный лесистый мыс, взгляду открылись прибрежное городище и причал с нешироким песчаным пляжем, на котором сохли сети.

На лодье спустили парус и на веслах пошли к берегу.

– Что за селение? – спросила девочка Дайну.

– Пивнево городище, – ответила та. – Пиво тут варят доброе, а так – просто небольшое торговое место.

О Пивневом городище княжна раньше не слыхала, но не сомневалась, что там слыхали о ее батюшке.

Она была уверена: стоит ей крикнуть, что она – дочь князя Вардига, похищенная разбойниками, и ее недругам не поздоровится. Даже если ее не освободят немедленно – всё же воинская ватажка у Нагибы крепкая, – то уж непременно дадут знать батюшке, что с дочерью сталось.

Осталось лишь выбрать миг да крикнуть во всю мочь.

Но все оказалось не так просто.

Пивнево городище было похоже на десятки других, поставленных вдоль длинного северного пути-норвея к южным землям.

Само селение – на возвышенности, чтоб не заливало в паводок, спрятано за высоким частоколом. Вокруг поля-огороды, но немного, потому что жило селение не с земли, а с озера. В основном – с купцов, что останавливались здесь на отдых. Понятно, что рыбу тоже ловили и охотились, но даже ячмень, из которого варили знаменитое пиво, так ценимое нурманами, да и не только нурманами, растили не здесь, а покупали в Новом Граде.

На берегу нынче было пустовато. Пара рыбачьих лодок да нурманский торговый корабль – кнорр – у одной из двух пристаней.

Из замысла Ольги – крикнуть, кто она есть, – ничего не вышло.

– Девку связать, рот заткнуть – и в ларь, – распорядился Нагиба, когда до пристани осталось саженей [5] Сажень – старинная мера длины, около двух метров. сто.