Сергей Михеенков - Власовцев в плен не брать

– Как это понимать? Если, к примеру, взвод или рота поднимут руки, то всех – под пулемёт? Кто этим будет заниматься? Зачитайте приказ.

– Приказ отдан в устной форме. Я вам его передаю в том виде, в котором получил. Вы должны передать его бойцам. Но, думаю, когда начнётся наступление, проблемы этой не возникнет. Ротами и взводами они сдаваться вряд ли будут. Они вообще в плен сдаваться не будут. – И вдруг капитан Солодовников побагровел. – А что это у вас, товарищ старший лейтенант, за настроения перед наступлением?! Французских романов начитались о благородных рыцарях и прекрасных дамах? Лучше бы почаще в боевой устав пехоты заглядывали!

Старший лейтенант Панкратов, гремя резко отодвинутой табуреткой, встал навстречу комбату. Он решительно поправил гимнастёрку под новеньким ремнём и сказал:

– По поводу французских романов, товарищ капитан… Эту тему считаю лишней. А вот в пленных стрелять… Такой приказ отдавайте личному составу сами.

– Ты, Иван, не кипятись, – скрипнул табуреткой командир миномётной роты старший лейтенант Шмеленко. – У тебя в роте вторым номером у бронебоя Акимова твой тёзка Иван Алексеевич Грибов воюет. У него каминцы всю семью расстреляли. И стариков родителей, и сестру, и жену, и троих детей. Так что будет кому и к пулемёту стать. Если понадобится. Это война.

Старший лейтенант ещё раз расправил складки под ремнём, погромыхал табуреткой и молча сел.

– Не брать, так не брать, – загудели офицеры.

– А если немцы?

– Повторяю: задача нашей дивизии – сделать прорыв, вклиниться как можно глубже. Никого не ждать. Вперёд и вперёд. Незначительные подразделения и гарнизоны обходить, блокировать и уничтожать с помощью средств усиления. Аэродром Омельяновичи мы обходим справа. Аэродром – дело соседей. Разгранлиния, как вы видите на карте, проходит вот здесь, правее. Нам приданы танки и артиллерия из расчета: три танка и два противотанковых орудия на взвод. Усиление, как вы понимаете, хорошее, так что во время движения прошу позаботиться о безопасности танков и орудий, и об их эффективном использовании. Следом за нами, как я уже говорил, в прорыв будет введена конно-механизированная группа. Два корпуса, танковый и кавалерийский. Так что о пленных будет кому позаботиться. Наш батальон, как вы понимаете, на острие предполагаемого прорыва. Посидели в окопах. Хватит. Какие есть вопросы?

Когда боевая задача была поставлена и разъяснена и офицеры начали расходиться по ротам и взводам, комбат окликнул Воронцова:

– Воронцов, задержитесь. Надо поговорить. – И Солодовников закурил. Это означало не минутный разговор.

Воронцов молчал, ждал, когда комбат заговорит первым.

– Я не знаю, кто ты был и что там у тебя было два года назад под Вязьмой, но я тебя знаю хорошо теперь. Кто ты есть и какой ты есть. – Капитан Солодовников смотрел в переносицу Воронцова. – Сегодня утром я ездил в штаб дивизии. Зашёл в особый отдел. Пришлось зайти… Так вот, ты у них с некоторых пор в разработке. Что это означает: каждый твой шаг они изучают через лупу, разговоры, почта, круг общения, особенно неслужебного и так далее. Меня, между прочим, тоже просили присматривать за тобой. А это означает, что за тобой присматривать буду не только я. Понял? Просили дать характеристику. Пока только устно. Я сказал, что ты надёжный товарищ и грамотный офицер, лучший командир роты в нашем батальоне. Женат. Жена проживает на освобождённой территории, воспитывает троих приёмных сирот и двоих родных детей…

У Воронцова пересохло в горле.

– Андрей Ильич, откуда же вам про детей известно?

– Известно. Кондратий Герасимович перед отправкой в госпиталь Вере всю твою историю рассказал. Просил, чтобы мы о тебе тут… позаботились… или как это назвать, чёрт его знает… Так правильно я им про детей рассказал? Ничего не перепутал?

– Всё правильно, Андрей Ильич. Спасибо вам. И Вере Ивановне спасибо.

– Завтра наступление. Как там у нас всё сложится, не знаю. Думаю, что майор Лавренов не просто так нас со штрафбатом слил, по сути дела, в одну боевую группу. Рубка будет основательная. Эти, из штрафной, полезут в самую пасть. А ты своих придерживай. Приказ выполняй, роту в бой веди, а геройствовать не смей. Сирот и так много. Воюй со спокойной душой. Но будь осторожен в разговорах и переписке. Никто тебя пока не тронет. А там посмотрим.

Вот тебе и воюй со спокойной душой…

Воронцов проснулся в душной землянке оттого, что его душили слёзы. Слёзы холодными лужицами стояли в глазах, стекали по щекам на полевую сумку, подсунутую под голову. Он прислушался, замер. Не слышали ли солдаты этих его внезапных слёз, появившихся неизвестно откуда. Нет, и связисты, и санитары, вповалку спавшие в одном блиндаже, по-прежнему храпели в душной темени под низким накатником, тускло освещённым маслянистым светом коптилки. Под потолком, видимо, между рядами берёзового накатника, бегали мыши, тихо шуршали и осыпали песок. Он прислушался к этим новым звукам и вдруг понял, что это не мыши.