Наталия Образцова - Мой любимый крестоносец. Фея тумана

Зная день и час, когда король намеревался принять Эдгара, я всё же отправилась ко двору, и, когда их беседа в отдалённом покое затянулась, упросила Роберта выяснить, о чём они толкуют.

Он вернулся оживлённым, но, встретив мой затравленный взгляд, смешался.

— Прости, Бэртрада, но король и твой супруг беседовали о совершенно несущественных вещах. Тебе известно, что оба они знатоки соколиной охоты, и речь шла исключительно о достоинствах птиц. Я и твой муж придерживаемся мнения, что лучше всего работают птицы, пойманные взрослыми и натасканные для охоты, — они и сильнее, и смекалистее. Король же предпочитает соколов, добытых птенцами и сызмальства обучавшихся в соколятнях. Он доказывал нам...

Не дослушав, я взвизгнула и бросилась на него, словно намеревался впиться ногтями в лицо брата.

Насилу ему удалось меня утихомирить.

— Возьми себя в руки, Бэрт. Ты должна понять, что отцу сейчас необходима поддержка столь сильного вассала, каким стал граф Норфолк.

— А как же я? Он что, готов пожертвовать мною ради Эдгара?

— Об этом ты сама потолкуй с ним. Король примет тебя завтра сразу после утренней мессы. Думаю, он нашёл некий компромисс и не даст тебя в обиду.

Никакого компромисса тут быть не должно. Король — мой отец и обязан отстаивать мою честь и мои интересы. Так ведётся испокон веков.

Отправляясь к королю, я оделась во всё белое. Белое блио, белый плащ, белое покрывало на голове. Белый — цвет невинности, и хотя я терпеть его не могла, в этот день я должна была выглядеть невинной жертвой.

Король ждал меня в круглом башенном покое. Этот покой служил ему кабинетом, но я всегда считала это помещение мрачным и неуютным — тёмные грубые стены, полы из плохо отёсанных гранитных плит, суровая тёмная мебель без украшений, и даже стоявшие на полках фолианты потемнели от времени.

Встретил меня отец не слишком любезно.

— Почему мои дочери приносят мне одни огорчения? — начал он, даже не дав мне произнести слова приветствия. — Словно у меня нет иных забот, как улаживать их семейные дела.

Я оскорблённо вскинула подбородок:

— Что ещё наговорил вам обо мне этот сакс?

— Достаточно для того, чтобы я понял — его желание развестись с тобой вполне обоснованно. У тебя же я спрошу только об одном: ты и впрямь покушалась на его жизнь? Это ты наняла людей, чтобы его схватили и убили в фэнах?

От каменного пола по ногам потянуло зимней стужей. Я зябко повела плечами.

— Пусть попробует доказать это! Его единственный свидетель, Гай де Шампер, никогда не осмелится появиться при дворе и дать показания...

Я осеклась. Проклятье — я сболтнула лишнее! Ведь мне и знать не положено, о чём идёт речь.

Отец мгновенно всё понял. Веки его опустились, он сокрушённо покачал головой и погрузился в молчание.

Но я не могла заставить себя поверить, что услышанное так потрясло его — человека, о котором было достоверно известно, что именно он приказал убить на охоте своего брата-короля, а затем ослепил и сгноил в темнице другого брата. Ему ли не знать, что во мне течёт его кровь, а значит, я не остановлюсь ни перед чем.

Когда он вновь заговорил, голос его звучал спокойно:

— Действительно, ты способна на многое. Но неужели ты до сих пор не поняла, что твой муж тебе не по зубам? Ты давным-давно проиграла свою войну против Эдгара.

Я не желала этого слушать. Поэтому спросила напрямик, каково его решение.

— Эдгар Норфолкский уже отправил доверенных лиц в Рим и заручился поддержкой прежних собратьев по ордену Храма. Я мог бы наказать его за самоуправство, лишить титула и посадить в застенок...

Я даже подалась вперёд. О, если бы отец так и поступил! Тогда бы я осталась графиней Норфолка, вернулась в Дэнло и сделала то, чего желала больше всего на свете, — разделалась с этой тварью из фэнов.

— ...Но я не трону твоего мужа.

Я едва не задохнулась, и мне понадобилась вся выдержка, чтобы выслушать все его доводы.

Оказывается, то, что король даровал саксу графский титул, расположило к короне саксонских подданных. Но сверх того — Эдгар справляется с возложенными на него обязанностями с блеском: усмирил самое беспокойное графство, в казну без задержек поступают подати, а теперь он привёл на смотр превосходное ополчение, обученное и экипированное, что сейчас как никогда кстати.

Отец поднялся и заходил от стены к стене. В свои шестьдесят семь лет Генрих Боклерк выглядел ещё бодро, однако я внезапно заметила, что он начал старчески сутулиться. Но что мне за дело до его здоровья, если я не получу от него поддержки? Будь на его месте кто угодно другой — Матильда, Роберт или даже Теобальд — они бы не позволили так обращаться со мной какому-то саксу. И впервые у меня мелькнула мысль, что Лев Справедливости зажился на этом свете.