Игорь Болгарин - Хмель свободы

Махно нахмурился:

– Днепр мы перекроем. Офицеров у себя не потерпим. И вас, большевиков, тоже.

– Ну, на слова ты горазд, не переплюнешь!

– В работе ты меня тоже не переплюнул, Глыба!

На следующий день ранним утром собрал Нестор свое пока еще невеликое войско.

– Федос, бери с собой полсотни хлопцив – и в обход на правый берег, до Кичкасского моста.

– Та ты шо, Нестор! Днипро ще не став, шуга плыве.

– Паняй до деда Хандуся, рыбаки помогут переправиться до Никольского. А там – бережочком. И шоб в полночь був коло самого моста.

– Понял, – кивнул Щусь.

– А я с нашего берега зайду, од Мокрой..

– Задача напугать, чи…

– Кто испугается – останется живой. Остальных – в роспыл. То ж офицерье.

– Так патронив же жменька, Нестор.

– Если б патронов было вдосталь, я б кого другого послал.

И ушел отряд по широкому заснеженному шляху…

К вечеру на каком-то развилке Щусь со своими черногвардейцами свернул влево. Скрылись в камышах кони. Исчезли хлопцы, поднимая в прощальном приветствии шашки. Некоторое время еще доносился шелест травы, но вскоре и он стих…

И уже только отряд Махно двигался по левому берегу к Кичкасской переправе. Тачанки, брички, сани, а больше – всадники. Вооружились так, словно у каждого по десять рук.

К черногвардейцам и селянам-ополченцам присоединились и солдаты бывшего Московского полка – пулеметчики Корнеев и Грузнов, здесь же был и Халабудов. В их повозке у ног покачивался «Максим», тряслась заправленная матерчатая лента, один конец которой висел на шее Грузнова как шарф. У этих «москалей»-добровольцев патронов было не то чтобы вдоволь, но для небольшого боя хватит.

Рядом с Нестором в санях сидел брат Савва, во фронтовой папахе с черной лентой – знаком анархистов, в солдатской шинели, с винтовкой на коленях.

– Ты, Савочка, сьодни командуй. Все ж войну прошел, може, сумееш с офицерьем потолковать.

– Якый з мене командир, Нестор?

– Сумееш, Савочка! Сумееш. Та й я ж при тебе буду. В случай чого – подмогну. Постараться бы без крови обойтись. Если у них вооруженный отряд – не осилим.

Проезжали через Новокичкас. Время было рождественское, святочное. Закатившееся солнце еще подсвечивало небо, и купола церкви сияли малиновым цветом. У паперти собрались принарядившиеся сельчане. Праздничный перезвон наполнял воздух. Почти все махновцы, за исключением черногвардейцев, проезжая мимо церкви, крестились на купола. Украдкой крестился и едущий на низкорослой лошадке рядом с санями Нестора Иван Лепетченко.

Повсюду гомон, веселье, песни. Ходила гурьбой молодежь. Детвора пела колядки, щедривки, над головами держали бумажные звезды с горящими внутри сальными свечками. В руках – мешки для подарков.

«У нашого хозяина золоти горы, золоти горы та высоки дубы…» – доносился из переулка высокий девичий голос. И ему отвечал нестройный хор с другого конца села: «…Щедрый вечер, добрый вечер, добрым людям на здоровье…»

Савва вытер молодецкий ус, поглядел по сторонам:

– Богате село… Надо б тут заночувать!

– На перины потянуло? – нахмурился Нестор.

– Празднык же якый! Рождество! А мы як ти нехрысти!

Нестор зыркнул на брата холодным колючим взглядом.

– Це я так, до примеру, – примирительно вздохнул Савва. – Вспомныв, як в Рождество батько наш Иван Матвеевыч з мамкою в церкву на Всенощну ходылы. Ты ще малый був, не помныш. Чи тебе ще й не було. Н-да! А мы, пацанва, колядувать ходылы. Вирыш – ни, конфетамы, ковбасой прямо объидалысь. Ще й додому приносылы.

Нестор молчал.

Проезжающих «запорожцев» обступили гуляющие. Кто-то узнал в санях Махно.

– Нестор Ивановыч! З святом вас! Здоровьичка доброго.

– До нас! До нас! Погуляймо трошкы!

Махно, хоть и был польщен вниманием, сделал строгое лицо.

– Лашкевич! – крикнул он, обернувшись к следующей за ним тачанке. – Кинь колядникам чого-небудь… Ковбаски, грошей…

Круги колбасы и медяки полетели в снег. Детвора со смехом стала подбирать дары, образовала кучу-малу. Весело отнимали друг у дружки колбасу, рвали на куски, вгрызались в нее зубами…

Постепенно вереница повозок, саней и всадников проехала село. От огоньков, от света рождественских звезд – в ночь.

– Эх! Кончается девятьсот семнадцатый, – мечтательно произнес Савва. – Добрый был год. Все сбулось, о чем думки булы. И вся семья вмести, и ты на свободи, и хлопци дружни… Жизня наступае – лучшее и буть не може. Ни панов, ни подати, ни рекрутства…