Владимир Порутчиков: Гибель Царьграда

Купец всё рассчитал правильно: больная мать, безденежье и неясное будущее в полупустом, постепенно угасающем городе не оставляли ей никаких шансов к сопротивлению. Когда он сделал ей предложение, бедняжка не смогла ответить отказом, тем более, что и мать её, прослезившись, тут же дала своё благословение на брак.

Вскоре они обвенчались, по настоянию Марза в том же самом соборе, где купец впервые увидел её....

Боль в сломанной ноге не обманула: весь последующий день и всю ночь на Понтийском море бушевал шторм. И лишь спустя ещё трое суток, погожим майским утром в трапезундский порт пришёл долгожданный корабль из Таны с грузом солёного лосося и икры. А вскоре и сам капитан — невысокий, эмоциональный итальянец лет тридцати с небольшим, явился к консулу с докладом.

Главную новость, что помимо рыбы в трюме его корабля находятся ещё двадцать пленных турок, среди которых шестеро янычар, капитан выпалил чуть ли не с порога. Марза как раз завтракал, но, услышав такие новости, тут же позабыл о своей трапезе, и рука его с ложечкой, полной обожаемого им местного творога, застыла на полпути к уже открытому рту.

А возбуждённый капитан тем временем продолжал, брызгая слюной:

— Синьор, вчера мы наткнулись на сильно потрёпанный бурей турецкий корабль. Я принял решение атаковать! Команда сразу же сдалась, а янычары (их было человек сто, не меньше!) попытались сопротивляться. Синьор, они дрались как черти из преисподней, ранив двадцать и убив четырнадцать моих людей! — последние слова капитан почти прокричал, гневно сверкая чёрными, как маслины, глазами. — Если бы не арбалеты и кулеврины, нам бы пришлось туго. Янычары дрогнули лишь после того, как мы перестреляли большую их часть. Оставшиеся шестеро сложили оружие... Мои солдаты хотели тут же их вздёрнуть, но я решил повременить с казнью до прибытия в порт. Повесить ведь никогда не поздно. К тому же их командир неплохо говорит по-нашему. На допросе он рассказал, куда направлялось их судно... Я подумал, что это будет вам интересно, синьор, и сразу же поспешил к вам с докладом...

— И куда же они направлялись? — быстро спросил купец, тыльной стороной ладони вытирая испачканные творогом губы.

— Для усиления блокады Константинополя, синьор. Их было...

— А судно? Что вы сделали с судном? — нетерпеливо перебил купец, сразу вспомнив неласковые глаза посланника Венецианской республики и его вкрадчивый, дающий инструкции голос: «С турками по возможности ни в какие конфликты не вступать, не провоцировать, но и слабости своей тоже не показывать...»

— Пустили на дно, синьор. Так оно, я думаю, спокойнее.

«Так оно действительно спокойней, — мелькнуло в голове купца. — А то, не дай бог, эту посудину ещё выбросит на контролируемый османами берег, или какой-нибудь турецкий корабль натолкнётся на неё в море. На генуэзцев османы вряд ли подумают, те — чуть ли не ноги готовы целовать их султану, лишь бы разрешил торговать в подконтрольных ему городах, а вот на венецианцев, чей корабль в ноябре месяце за отказ остановиться и заплатить мзду за проход потопили в Босфоре турецкие пушки, — о эти проклятые Хиссары! — вполне могут».

По правде говоря, у Марза, как и других колонистов, узнавших о Босфорской трагедии и страшной участи команды потопленного судна — матросов казнили, а капитана посадили на кол, — давно чесались руки поквитаться с погаными, но так, чтобы одновременно не провоцировать. И не провоцировали: плавали через Босфор всё также гордо и независимо, но немалую пошлину турецким мытарям после того случая всё-таки платили. Скрипели зубами, но платили, ибо грозен был вид двух османских крепостей по обеим сторонам пролива...

А тут такой случай отомстить. И концы, как говорится, в воду...

— Правильно, капитан, — удовлетворённо кивнул купец и тут же добавил. — Я хочу видеть янычар. Всех шестерых.

Пока ждали пленников, Марза пригласил капитана позавтракать вместе с ним, и даже распорядился, чтобы гостю принесли что-нибудь посущественнее творога, но сам уже не притронулся к еде, охваченный странным волнением, словно это, в общем-то, заурядное происшествие имело какое-то отношение к его личному несчастью...

Наконец ввели скованных одной цепью янычар. Первое, на что обратил внимание купец, были их лица: все в синяках и кровоподтёках.

— Мои рогацци чуток погорячились, — словно угадав его мысли, весело отозвался капитан, и прежде чем отправить в рот очередную порцию смоченных лимонным соком говяжьих лепестков добавил: — Пустяки, синьор. Пускай ещё спасибо скажут, что сразу же не повесили...