Владимир Порутчиков - Гибель Царьграда

Но все эти доводы, которые и он сам приводил бы, окажись на его месте кто-нибудь другой, сейчас утешали мало. А если, не дай бог, не обойдётся и Константинополь надет? Что ждёт тогда жену, Джорджио было даже страшно представить: резня, объятый огнём город, похотливые, дорвавшиеся до грабежа и разбоя башибузуки.

О, Святая Дева Мария, лишь бы только это не стало явью!

«Моя бедная, маленькая птичка», — думал Марза, мысленно возвращаясь к тому злосчастному февральскому дню, когда из-за неотложных дел в фактории должен был покинуть Константинополь, а его молодая супруга — вот он проклятый рок! — не могла последовать за ним из-за своей больной матери. Купец с удовольствием взял бы с собой и тёщу — добрую, набожную женщину, но ослабленная болезнью, она вряд ли бы перенесла многодневный путь по студёному зимнему морю.

— Ну что ж, оставайся с матерью, птичка моя. А через месяц, самое позднее в начале апреля, я вернусь за вами обеими, — говорил жене на прощание Марза, то прижимаясь седою бородой к её нежной щеке, то чуть отстраняясь, чтобы ещё раз полюбоваться дорогими сердцу чертами. Несмотря на то, что в ясных глазах жены не было, увы, ни любви, ни нежности, а лишь благодарность и уважение, он чувствовал себя вполне счастливым.

«В молодости мужчина ценит в женщине красоту, в старости — молодость», — говорил когда-то своему беспечному черноволосому сыну дон Роберто Марза. Старый венецианец разбирался в этом предмете, как никто другой, и до последних своих дней был способен на подвиги, которые потом замаливал в построенной на собственные деньги церкви.

Теперь разменявший шестой десяток и три года назад схоронивший свою первую супругу Джорджио сам убедился в справедливости отцовских слов. И хотя новая избранница была хороша собой, да к тому же происходила из знатного, но за время гражданской войны окончательно подрубившего свои корни византийского рода, главное, за что купец любил свою жену — была её молодость.

Они обвенчались лишь месяц назад, и этот месяц воспринимался Марза как сладчайший из снов. Деловая поездка в Константинополь — основной целью которой была встреча с новым послом Венецианской республики — вдруг разом перевернула жизнь немолодого уже вдовца, с каждым годом всё острее ощущавшего своё одиночество. Правда, от первого брака был сын, но он давно вырос, обзавёлся семьёй и теперь в богатстве и праздности проживал свой век в такой далёкой и славной Венеции, которую купец не видел уже больше пяти лет. И вдруг на склоне лет такой подарок судьбы...

Выпустив наконец из объятий супругу, он дал слуге знак подвести коня.

— Слышишь, самое позднее в начале апреля, — сказал Марза ещё раз перед тем, как, грузно усевшись в седло, тронуть башмаками лошадиные бока.

За купцом потянулись остальные всадники: многочисленная прислуга и охрана, а также несколько подвод с поклажей и провиантом. Где-то далеко внизу, у городской пристани, их уже ждал венецианский торговый корабль.

Но Марза не вернулся ни через месяц, ни через два, ибо при сходе с трапа в трапезундском порту, неудачно оступившись, сломал ногу и надолго оказался прикованным к постели в своём роскошном, но, увы, пустом без его драгоценной птички доме.

А потом до купца долетела страшная весть, что османский султан Мехмед — да поразят его небеса! — окружил Константинополь своим несметным войском...

Свою будущую жену Джорджио Марза впервые увидел январским утром 1453 года в храме Святой Софии.

Служба уже началась, когда сопровождаемый слугою купец ступил под гулкие своды главного константинопольского собора. И хотя бывал здесь уже не раз и внутренне готовился к этому, при взгляде на словно парящий на немыслимой высоте купол с переливающимся мозаичным крестом посредине, вновь ощутил лёгкое головокружение и необъяснимый, переполняющий душу восторг. Венецианец знал, что подобный восторг испытывал не он один: о похожих переживаниях с волнением в голосе говорили многие его знакомые — причём все солидные, твёрдо стоящие на ногах люди, в повседневной жизни чуждые всяких сантиментов.

Что и говорить, древние зодчие знали своё дело — Святая София, подобно камертону, сама задавала входящему необходимый для общения с Господом настрой.

В немногочисленной толпе молящихся в основном преобладали латиняне и местные чиновники всех мастей и рангов. Кто в шелках и золоте, кто в подчёркнуто строгих одеждах — они по праву располагались поближе к алтарю, как наиболее рьяные сторонники принятой пятнадцать лет назад Флорентийской унии; публика попроще стыдливо жалась около выхода или в боковых пределах собора. После того как папский легат Исидор тусклым декабрьским днём провёл здесь совместную с православным епископом литургию, большинство православных прихожан посчитали храм осквернённым и перестали посещать его...