Лев Фёдоров - Микроубийцы из пробирок. Щит или меч против Запада

Из воспоминаний академика А. А. Баева

«Готовая диссертация уже лежала на столе В. А. Энгельгардта, но мне не суждено было ее защитить: в 1937 году я был арестован и начал иную жизнь… Военная коллегия Верховного суда СССР в самой жуткой московской Лефортовской тюрьме приговорила меня к 10 годам заключения. После Лефортовского судилища нас погрузили в железнодорожные вагоны и повезли в неизвестном направлении.

Путь был недолог, и в поздний час осеннего дня мы были пересажены на какое-то небольшое судно. Кто-то из спутников случайно увидел название парохода — СЛОН. Все стало понятным: СЛОН — это сокращенно “Соловецкий лагерь особого назначения”. Мы были на Белом море и, видимо, направлялись на Соловецкие острова.

Организации Соловецкой тюрьмы предшествовал Соловецкий лагерь, в котором было заключено множество интеллигентных людей. Они создали прекрасную библиотеку, перешедшую в наследство Соловецкой тюрьме. Заключенным разрешалось получать две книги в неделю

В один из июльских дней 1939 года… нас Северным морским путем доставили в г. Норильск, в тамошний лагерь… Здесь мне суждено было пробыть 8 лет — до 1947 года. Я был назначен врачом больницы, обслуживавшей свободное наемное население Норильска».

Из книги «Академик Александр Александрович Баев». — М: Наука, 1997, 522 с.

На испытательной базе на Соловецких островах велись исследования с такими возбудителями, как Ку-лихорадка, тиф, сап, мелиоидоз. Трудно отказаться от мысли, что опыты проводились непосредственно на людях. Во всяком случае, симптомы, которые были описаны в секретных отчетах о тех опытах, могли быть получены только в процессе опытов на людях [10]. Однако вряд ли в наши дни возможно установить, кто именно из представителей интеллектуальной элиты, занесенных по воле судьбы на Соловецких острова, был вовлечен в исследования по биологическому оружию.

Мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть все эти данные, в основном опирающиеся на результаты допросов советских военнопленных в годы Второй мировой войны [1–3] — в доступных российских архивах они нам не встретились.

Поэтому на этом «наступательную» часть биологической войны мы закончим и перейдем к «оборонительной», без которой затеваться с биологической войной могут только политические самоубийцы.

На сей счет имеется интересное и уже упоминавшееся свидетельство 1931 года. Не знакомый с реальными работами СССР по наступательному биологическому оружию, «член партии профессор бактериолог тов. Елин» сообщил руководству армии свое мнение в связи с муссировавшимися в те годы в истеблишменте мыслями о бактериологической войне как «палке о двух концах» (будто бы «бактериологическая война вообще невозможна, ибо бактерии не разбирают ни своих, ни чужих, и что вслед за заражением неприятельской армии или населения, территории, занятой неприятелем, вскоре последует заражение собственной армии»). В свою очередь, профессор В. Л. Елин проанализировал положение дел более внимательно и пришел к выводу, что не все так безнадежно. Ход его рассуждений иллюстрируют два примера. Во-первых, в ходе Крымской войны 1854 года у англичан было в 10 раз меньше инфекционных заболеваний, чем у сражавшихся рядом с ними французов. Во-вторых, в Первую мировую войну у немцев погибло от столбняка после инфицирования ран примерно 600–700 человек, а у французов — десятки тысяч (в немецкой армии к тому времени уже использовалась противостолбнячная сыворотка). Таким образом, по мнению В. Л. Елина, «нужно учитывать целый ряд обстоятельств, которые могут сделать бактериологическую войну губительной для одной стороны и мало чувствительной для другой. Здесь решающую роль играет: 1) степень санитарной культурности армии; 2) степень целесообразности и совершенства санитарно-профилактической организации армии; 3) современная и поголовная превентивная вакцинация» [75].

Оставим на совести автора мечты о «совершенной санитарной организации Красной армии и тыла на случай войны» и рассмотрим далее прозу жизни.

В довоенные годы биологическая война была предметом интересов Военно-медицинской академии (ВМА), которая находилась в Ленинграде. В ней начиная с 1920 года на кафедре микробиологии и эпидемиологии работал профессор С. И. Златогоров (1873–1931). К тому времени он был уже известным бактериологом, если учесть, что докторская диссертация была защищена им еще в 1900 году в С.-Петербурге (тема «К вопросу о судьбе бактерий в организме животных восприимчивых и невосприимчивых. Экспериментальное исследование из бактериологической лаборатории при клинике инфекционных болезней Н. Я. Чистовича») [7].