Владимир Сназин - Доктор Постников

Необыкновенный случай, после которого Петр окончательно убедился, что хочет стать лекарем, произошел с ним в начале марта, в последнюю седмицу перед Великим постом и за месяц перед поступлением в лекарскую школу Аптекарского приказа.

Шел десятый час дня. Мартовское солнце клонилось к закату. Колокольный звон только что возвестил о скором начале вечерни, и народ спешно покидал торжище на Красной площади, торопясь в церкви. Обыкновенно Петр после занятий в классе у Солодухина возвращался домой на обеденный отдых по Никольской улице. Ему нравилась эта красивая улица, с резными фасадами боярских хором и богатых монастырей, полностью вымощенная бревном от Алевизова моста Никольской башни до Никольских ворот Китай-города. Проходя по ней, он иногда останавливался около иконных рядов, расположенных напротив Заиконоспасского монастыря, и подолгу рассматривал иконостасы, парсуны, иконы, которых в этих рядах было огромное множество. А когда оказывался у ларя с книгами, то часами стоял и листал толстые иноземные фолианты в кожаных переплетах и с медными застежками, рассматривая изображенные на их полях различные замысловатые орнаменты.

Но в тот день Петр почему-то изменил маршрут и решил пойти по Варварке. Он вышел из Спасских ворот, обогнул собор Покрова на Рву, или, как его называли в народе, храм Василия Блаженного, и направился к церкви святой Варвары, в которой уже началась служба. Торг на Красной площади к этому времени закончился: палатки закрылись, купцы и лоточники разошлись. Среди торговых рядов остались немногочисленные прохожие, а также нищие, калеки и бездомные, которых стрелецкая полиция выдавливала с площади в ближайшие проулки, выставляя рогатки и караульных на проходных улицах. Со стороны Зарядья, откуда-то снизу, слышался истошный собачий лай. Юноша обогнул церковь и вышел на край склона. Внизу, недалеко от мытной избы, на пустыре, он увидел свору, не меньше десятка собак, дерущихся между собой за какую-то добычу. Вздыбленный от их возни снег серебром искрился в лучах заходящего солнца. Петр некоторое время с интересом наблюдал за ними, затем, обернувшись к церкви, трижды с поклоном перекрестился и пошел по пустынной Варварке в сторону Знаменского монастыря, чтобы потом через Лубянку быстро дойти до дома. Однако, сделав несколько шагов, он боковым зрением увидел, что собаки перестали грызться. Затем одна из собак, значительно крупнее других, по виду вожак, отделилась от остальных и стала медленно подниматься по склону в его сторону. Стая также вознамерилась последовать за вожаком, но тот обернулся и издал предупреждающий глухой рык, который протяжным эхом отозвался в морозном воздухе Зарядья, заставив Петра остановиться. Собаки, рассыпавшись веером, легли на снег и стали выгрызать из лап замерзший лед. Петр оглянулся. Улица уже опустела, вокруг никого не было. Лишь в отдалении несколько сгорбленных фигур, опираясь на палки, покидали торговую площадь.

Петр не боялся собак, потому что знал, что тот дух, которым он пропитался от своих любимцев, – испанских малоссов, должен был наводить страх не только на отдельного пса, но на целую свору. Однако внушительные размеры вожака насторожили юношу. А когда тот с невероятной легкостью в несколько прыжков покрыл разделявшее их расстояние и остановился в двух саженях от него, уверенность Петра сменилась неподдельным страхом. Уперев свои мощные лапы в землю пес, не мигая смотрел на Петра и, вытянув шею в его сторону, шумно втягивал всей грудью воздух, как бы определяя тот ли это человек, который ему нужен. У юноши бешено забилось сердце, а вдоль спины волной пробежала судорога. От страха его затылок покрылся испариной, а на лбу выступило несколько капель пота. Он поднял свою ученическую сумку и, загородившись ею, зажмурился, ожидая нападения. Секунда, две – нападения не последовало. Петр заставил себя приоткрыть глаза и посмотреть на сидящего против него пса.

Это оказалась коренастая, с широкой крепкой грудью и толстыми мускулистыми лапами сука. Ее огромная угловатая морда с черной пастью, свисающими брылами и мощными челюстями напомнила Петру меделянского мордаша, которого он однажды видел у дьяка Посольского приказа. Эту породу использовали при травле и охоте на медведей. Отдельные особи легко и в одиночку справлялись с крупным кабаном. Собака пристально смотрела на Петра, но агрессии не проявляла. Приглядевшись, Петр заметил, что вместо крапчатого окраса и жесткой короткой шерсти, как у истинных мордашей, она имела длинную черно-бурую шерсть, а ее пасть выступала вперед, как у пастушьих пород. Эти отличия подсказали Петру, что это метис. А обвисшее брюхо, покрытое репейной колючкой, говорило о том, что она недавно выкармливала щенков. Но эти открытия не успокоили его. Он по-прежнему неподвижно стоял и в страхе ожидал атаки. Он не знал и не понимал, почему пес своей мишенью выбрал его. Ведь совсем недавно мимо проходило множество разного люда, но собака как будто специально ждала появления Петра. Он вдруг вспомнил, что, подходя к склону, заметил: что именно эта собака не участвовала в общей грызне за добычу, а равнодушно наблюдала за ней со стороны. И как только он появился в поле ее зрения, направилась к нему.