Игорь Маранин - К Вашим услугам, государь [СИ]

Тьфу, опять эти мысли тягучие, надо дурака позвать — отвлечься… Дураками мир красен, читай, дурак, задаром, что ль, тебя в науку отдавали, читай придворный листок. Надо быть в курсе. Да и не дурак ты вовсе, всем бы такими дураками быть. Строфокамилла хоть и шпыняла дурака, чтоб не забывался, кто он есть, да место свое знал, но баллады его слушать любила, и смутно чувствовала: не простой он дурак.

Явился дурак, привычно и нестарательно потряс бубенчиками, лениво кувыркнулся. Надобности эти справлял абы как, для проформы, знал — так проще. Всем. Ну дурак я, дурак… Разгладил «Придворный листок», да ты аккуратнее, скотина, за него деньги плачены, гонцу опять же на эль в лапу дадено, не порви, запорю… Дурак сделал вид, что испуган, знал — сильно не запорет… Забубнил без души:

Вчера при дворе Его Величества императора Арнульфа VIII состоялся прием по случаю прибытия нового посла Кушитского Халифата Адубалаха Рахат-Лукума. Посол прибыл на прием на роскошном двуспальном паланкине небесно-голубого цвета, влекомом полудюжиной мускулистых носильщиков, и покинул его только для вручения верительных свитков. После официальной части Его Величество изволил дать банкет. Кухня была великолепна, особым успехом пользовались комариные брови в сметане.

К сожалению, плавное течение приема было несколько смазано прискорбным инцидентом: у заморского гостя Мудрого Наставника Абулразула пропала шапка! Почтенный Абулразул, которому национальная традиция запрещает обнажать голову, был вынужден срочно нахлобучить горшок из-под придворного фикуса.

Доблестный герр Фридеман Зуухель фон Цубербиллер проявил чудеса оперативности и разоблачил злоумышленника: им оказался любимый павлин Его Величества, который свил в шапке гнездо и уже уселся насиживать там яйца. Его Величество Король Арнульф VIII изволил посмеяться, после чего почтенному Мудрому Наставнику была пожалована новая шапка из снежного барса величиной с пьедестал памятника Арнульфу VII. За рвение генерал герр Фридеман Зуухель фон Цубербиллер был удостоен атласной ленты через плечо ».

Нахохотавшись, несколько воспрявшая духом Строфокамилла отослала дурака, кинув ему талер, и велела прислать к себе девку из гардеробной: раздеваться. Мыться каждый божий месяц считалось выпендрежем и ересью, благовоний пока хватало. Рассупонив корсеты и управившись со стучащими об пол юбками, Строфокамилла загребла с блюда горсть медового печенья — погрызть в постели. Завтра непременно надобно девок расспросить, каковы туалеты на этой кабацкой потрепушке, да подослать кого пошустрее к ее горничной, что да зачем. Тут что-то непростое. Слыханное ли дело, принцесса — без свиты, без охраны…

А что там за шум? Безобразие! Шуметь ночью, когда весь дом знает, что я уже легла! Как они смеют?! Я, с моим положением при дворе, со здоровьем, расшатанным одиночеством, я должна терпеть такое хамство? И ведь не утихают! Никак стража перепилась и кухарок тискает. Это невыносимо, опять похабные игрища в моем доме! Завтра же всех на конюшню и пороть, пороть, пороть… Всех! Впрочем Вербициуса можно не трогать. Хотя нет, он так забавно рыдает. Всех так всех. Утром. После завтрака. — Строфокамилла успокоилась и даже испытала прилив острой радости, от того что славно все так решила, что завтрашний день скрасится негаданным развлечением.

Она довольно хихикнула и захлопала в ладоши, как вдруг, шум в передней вновь поднял голову, раздался глухой удар, взвизг, дверная щеколда сорвалась и со свистом пронесшись над головой томной девы, канула в открытом окне, створки дверей с грохотом раскинулись, врезавшись в стены, так что посыпалась штукатурка, а на туалетном столике рассыпалась пирамидка флаконов и пузырьков и в комнату, мортирным снарядом, влетела вопящая тушка мажордома Вербициуса. Описав плоскую дугу, Вербициус рухнул на середину кровати, встряв головой меж колен Строфокамиллы, а ногами запутавшись в кистях прикроватного балдахина.

10 июня, 9 часов вечера

— Ах! — расслабленно пискнула дева, но тут же справившись с секундной слабостью, вернув лицу подобающее ее положению выражение, сунула руку в суету шелковых простыней и нащупав ухо мажордома, стала накручивать его на палец.

— Вербициус, пошлый негодяй! Ты меня почти напугал, грязное животное! — мгновенно растерзав вялое ухо до крови, она принялась старательно рвать пучки жестких волос из каракулевой шевелюры мажордома. Тело несчастного забилось в корчах. Увлекшись, дева налилась помидорным соком, нежнейшие губки сбросили приметы женственности, вытянулись в две тонкие хищные пиявки. Она наклонилась и пронзительно заверещала: