Максим Оськин - Крах плана Шлиффена. 1914 г.

Агрессивная и жадная политика Берлина, желавшего в одиночку главенствовать в Европе, вразрез с многовековой практикой «баланса сил», к которому все давно привыкли и считали правильным, наряду с нежеланием Великобритании и Франции поступиться мировым господством, сделала Первую мировую войну практически неизбежной. Чем дальше, тем больше немецкая верховная власть оказывалась заложницей собственной же политики: колебания кайзера Вильгельма II в период Сараевского кризиса, 15–18 июля 1914 г., были с негодованием отвергнуты германской военщиной. А предостережения командующего военно-морскими силами Германии адмирала А. фон Тирпица, единственного, кто рассуждал здраво и указывал на настоящего германского врага, предписываемого логикой экономической и геополитической борьбы, пропали втуне.

Таким образом, инициатива ведения собственно боевых действий находилась в руках Германии: во-первых, потому что именно она собиралась развязать войну, во-вторых, вследствие своего географического положения, которое давало возможность переноса центра тяжести военных усилий с Запада на Восток и обратно, от чего зависели действия стран Антанты на континенте. Именно исходя из неизбежности ведения войны на два фронта и строилось оперативно-стратегическое планирование немецкого Большого Генерального штаба на протяжении десятилетий.

Как говорилось выше, если Мольтке-Старший в свое время предполагал вести войну «на измор», не надеясь покончить ни с Россией, ни с Францией в короткие сроки, то Шлиффен принял на вооружение наполеоновскую стратегию сокрушения. Цель – за 40 дней вывести Францию из войны. После быстрой победы над Францией предполагалось перенести основные усилия немецких армий на Восток и, совместно, с австро-венгерскими армиями, разгромить русских. Такой подход вызывался, прежде всего, учетом Великобритании как вероятного противника, наряду с русскими и французами, что влекло за собой экономическую блокаду Центральной Европы и выигрыш войны странами антигерманской коалиции в случае ее затягивания на долгий срок.

Поражение неприятельской коалиции по частям было возможно лишь в результате быстротечных военных действий на одном из фронтов. Мощный удар в направлении Парижа через Бельгию и разгром французов в грандиозном сражении в Восточной Франции и (или) под Парижем выводили французских реваншистов из войны. После этого победа над неповоротливой русской военной машиной представлялась несомненной, даже если бы она и затянулась на срок более года.

Как свидетельствовала история, потеря Парижа означала для французов и потерю Франции. Планирование Шлиффена, помимо оттеснения главной французской группировки к швейцарской границе и ее уничтожения, предполагало и непременное взятие столицы. Неприятель должен был быть не просто уничтожен, но и раздавлен морально. Ведь даже Наполеон в 1814 г., все еще располагая армией в 50 тыс. штыков, был принужден собственными маршалами к отречению, именно после того, как союзники вошли в Париж: бросок к французской столице, предпринятый по настоянию русского императора Александра I, одним махом привел к крушению наполеоновского режима.

То же самое, бесспорно, произошло бы и сто лет спустя, в 1914 г., как бы ни заверяла французская сторона русских, что с потерей столицы еще не проиграна война. Забегая вперед, напомним, что англичане, откатывавшиеся в августе 1914 г. под ударами немцев за Париж, уже рассчитывали на эвакуацию в Британию своего Экспедиционного корпуса, полагая, что борьба за Францию уже проиграна. Французский же главнокомандующий Ж. Жоффр, допуская возможность падения столицы, предложил правительству и парламенту переехать в Бордо. Французский автор, участник войны, также говорит: «Париж во время войны был, конечно, важной моральной целью и, с этой точки зрения, потеря его была бы гибельной. Но сверх того, падение его лишило бы нас нашего крупнейшего железнодорожного узла и – что было бы еще серьезнее – некоторых отраслей промышленности, которые были там неосторожно сосредоточены и не существовали ни в каком другом месте Франции. Именно – предприятия авиационные, оптические, точных инструментов, большая часть автомобильных. Военное значение Парижа было громадным, потеря его чрезвычайно затруднила бы продолжение борьбы» [14] Кюльман Ф. Стратегия. М., 1939. С. 406. .

Надо сказать, что версия графа Шлиффена, несомненно, была более реалистичной и верной в военном отношении, нежели прочие альтернативные планы. Во-первых, в начале XX века, в отличие от времен Мольтке-Старшего, явственно обозначилась роль Великобритании не просто как одного из членов Антанты, а как ее лидера, готового к бескомпромиссной борьбе. «Борьба на измор» с «владычицей морей» не оставляла Германии шансов в экономическом состязании. Во-вторых, после поражения Франции, жаждавшей реванша за 1871 г., и нескольких крупных побед на Востоке можно было бы заставить русский царизм пойти на мирные переговоры, умерив свои аппетиты и предложив ряд уступок. Справедливость ставки на блицкриг в условиях угрозы войны на два фронта подтверждает и опыт Второй мировой войны: поражение Франции позволило А. Гитлеру сосредоточить главные силы германских вооруженных сил на Востоке для нападения на Советский Союз. И никакое давление англичан в Ливии, или где-либо еще на второстепенных театрах мировой борьбы не смогло нарушить планы фашистского военно-политического руководства. Иной вопрос – насколько роковым образом был недооценен военно-экономический потенциал Советского Союза.