Катя Федорова - О том, что есть в Греции

Чуть поодаль пожарные разводят костер. Женщины бросают в него жухлые первомайские венки из засохших цветов. Дети прыгают через огонь. То есть их быстро-быстро переносят на руках пожарные, а то еще не дай бог обожгутся.

Маленький мальчик стоит в сторонке с бабушкой. Он тоже хочет прыгнуть, но бабушка его притормаживает. Пожарный замечает его, пытается ободрить:

– Как тебя зовут?

– Ахиллес, – еле слышно отвечает мальчик.

– О, какое имя! Такое громкое имя нельзя говорить так тихо! Прежде всего Ахиллесам надо быть смелыми!

– Прежде всего Ахиллесов надо беречь! – вмешивается бабушка.

Беседуют две женщины: возраст неопределенный, может, лет пятьдесят. Домохозяйки из танцевального ансамбля. Только что танцевали с папой Христосом. Яркая помада, глаза обведены синим, волосы забраны в хвост, белые блузки, черные брюки, туфли на удобном каблуке.

– На завтрак сегодня сделала блинчики, на обед сварила рис, колбаски, покрошила салат. На ужин – пиццу.

– Чего это ты разогналась?

– Да это я… чтоб не готовить!

За столиком молодой отец. Пришел один – видимо, мама осталась дома, отдыхать. Левой рукой держит длинную вервицу кебаба, правой – младенца, который шевелит голыми ножками и тянет в рот бумажную скатерть.

– Плюнь ее, сынок. – вразумляет его отец. – И расти скорей. Поймешь, что кебабы вкуснее!

За другим столиком дискуссия:

– Настоящие танцы – только народные! – кричит седой, как лунь, дедушка, оглушительно грохоча четками в полемическом азарте.

– Как это только народные? А балет? – горячится в ответ другой дедушка.

– А ты попробуй выпить бутылку виноградной водки и станцевать балет! А? Не выйдет? То-то и оно!

Возвращаемся домой мимо рыбной лавки. Ее хозяин – усатый толстяк Орион – не так давно модернизировал ее согласно духу времени: добавил ресторанчик с суши. Молва пророчила ему скорое разорение: виданное ли дело, чтобы греки ели сырую рыбу! Но ресторанчик работает. За уличными столиками ужинает несколько компаний.

Мы проходим, здороваемся с хозяином, стоящим на пороге, и замечаем, что из ресторанной кухни подозрительно тянет жареной рыбой и даже, кажется, барашком…

– Как же, Орион, ты утверждал, что это несовременно?

– Ничего подобного я говорить не мог, – возражает Орион. – Потому что баран и жареная рыба – это вечные ценности!

В последнее время мы с Йоргосом разговариваем мало. У нас типичный греческий дом в два этажа, мать их за ногу. Гинекей, то есть я, на первом, Йоргос на втором. Если и случается перемолвиться словечком, то обсуждаем серьезное – кто потерял ключи, кто забыл заплатить по счету или варианты репрессий как следствие. Я даже соскучилась. Дождалась, когда Йоргос придет с работы, притормозила его на лестнице, спрашиваю: «Какие новости? Что слышно в мире?»

Йоргос удивился. Ничего особенного, говорит, не произошло. Но ясно стало – ему тоже меня не хватало. Размахнулся на романтический вечер и повез меня в магазин, чтобы я выбирала. Одного шоколада с марципаном удалось пронести четыре плитки. Французское мерло и тому подобное: классический женский продуктовый набор. Сели, открыли вино, продолжили разговор. Йоргос спрашивает:

– Догадайся, что сделал Димитрис своей жене Евангелии?

– Что? Подарок? Ребенка?

– Нет!

– Ну что тогда?

– Отвел на стриптиз. Она никогда не была.

– Я-то была. Так что и не мечтай. И вообще – что тебе там делать? Скажи Димитрису, что у тебя и так жена-блондинка дома в полном твоем распоряжении.

– Да я скажу. Скажу, не беспокойся. И добавлю, что мы с женой занимаемся извращениями.

– Извращениями?

– Да, извращениями! Как еще назвать то, что мы купили и пьем это мерло, когда у нас дома двадцать литров своего домашнего вина?!

Меня терзают три вещи: ностальгия, нереализованность и отсутствие денег. Это мои три кита, три прекрасные дамы моей горькой осени трубадура. И вот провидение щедро вознаградило меня за мучения, одновременно послав работу в качестве гида: целую толпу русских с круглыми лицами типа «Кострома» и приятный гонорар.

Сердце мое растаяло, когда я увидела моих солнечноликих земляков с обожженными солнцем руками и ногами. Они тихонько кучковались у автобуса, обсуждая гостиничный завтрак.

– Три кусочека колбаски, на! Что это за завтрак вообще? Четыре, на, звезды называется. Что это за отель вообще? – раздражался мужик в шортах, которому яростное южное солнце нализало на ногах кумачовые генеральские лампасы. Его возмущение поддерживали багроворукие дамы неопределенного – так называемого среднего – возраста, одетые в коротенькие платья с меандром по кайме.