Бернард Корнуэлл - Последнее королевство

Звуки рога собрали армию, но порядка в строю почти не было. Возник спор, кто будет на левом фланге, кто на правом. Беокка после рассказал, что спор разрешил епископ, подбросив кости, и королю Осберту выпало стоять справа, Элле – слева, а моему отцу – в центре.

Три знамени трех полководцев развернули под звуки рогов, воины собрались под эти знамена. Гарнизон отцовской крепости, его лучшие воины, выстроились впереди, а за ними – таны. Таны были важными людьми, владельцами обширных земель, у некоторых имелись собственные крепости. Именно такие люди на пирах сидели на возвышении рядом с отцом, но за ними требовалось приглядывать, поскольку амбиции заставляли танов искать шанса занять его место. Однако теперь они преданно встали за ним, а дальше выстроились простолюдины, свободные люди низшего ранга. Воины сражались рядом со своими родственниками или друзьями. С армией пришло и много мальчишек, хотя верхом был только я, и только у меня имелись меч и шлем.

Я видел, как датчане рассеялись по обеим сторонам пролома за уцелевшим частоколом, а большая часть их воинства собралась на земляном валу, закрыв щитами дыру в стене. То была высокая земляная стена, футов десяти-двенадцати в высоту, очень крутая; на нее нелегко будет забраться перед носом у поджидающих убийц, но я был уверен в нашей победе. Мне было тогда девять лет, почти десять.

Датчане что-то орали, но мы стояли слишком далеко и не слышали оскорблений. Их щиты, такие же круглые, как у нас, были раскрашены в желтые, черные, коричневые и голубые цвета.

Наши воины принялись стучать оружием о щиты: впервые в жизни я слышал этот пугающий звук, слышал, как армия исполняет музыку войны, грохоча древками копий и железными клинками мечей по дереву щитов.

– Ужасная вещь, – сказал мне Беокка. – Война – это кошмарная вещь.

Я не ответил. Мне казалось, что происходящее передо мной величественно и прекрасно.

– Клин – место, где умирают, – проговорил Беокка и поцеловал висящий у него на шее деревянный крест. – Еще до завершения дня души будут толпиться во вратах рая и ада, – скорбно продолжал он.

– А разве покойники не попадают в пиршественный зал? – спросил я.

Он поглядел на меня очень странно: похоже, мой вопрос его потряс.

– Где ты такое услышал?

– В Беббанбурге, – мне хватило ума промолчать, что подобные сказки рассказывал мне Элдвульф-кузнец, когда я приходил поглядеть, как он превращает полосы железа в мечи.

– В это верят язычники, – сурово сказал Беокка. – Они думают, будто погибших воинов относят к Вотану, чтобы пировать с ним до конца света, но это пагубное заблуждение. Это грех! И датчане вечно грешат. Они поклоняются идолам, отрицают истинного Бога, они – заблудшие.

– Но ведь мужчина должен умереть с мечом в руке? – настаивал я.

– Вижу, придется как следует наставить тебя в вере, когда все закончится, – сурово произнес священник.

Больше я ничего не сказал. Я наблюдал, стараясь запечатлеть в памяти все события этого дня.

Небо было по-летнему синим, только несколько облачков висело на западе; солнечный свет играл на наконечниках копий, словно на глади летнего моря. Первоцветы рассыпались по лугу, на котором собралась армия, кукушка куковала позади, в лесу, откуда за армией наблюдали наши женщины. По реке плавали лебеди, вода была спокойна в тот безветренный день. Дым от лагерных костров в Эофервике поднимался в небо почти вертикально, и это напомнило мне, что нынче ночью в городе будет пир, мы станем есть жареную свинину и другую поживу, которую найдем среди запасов врага.

Некоторые наши воины из передних рядов выбежали вперед с криками, вызывая врагов на бой, но никто из датчан не нарушил строя. Они просто смотрели и ждали: их копья топорщились частоколом, щиты стояли стеной... И тогда наши рога опять затрубили и крики и грохот смолкли – наша армия двинулась вперед.

Двинулась неровно.

Позже, гораздо позже, я понял, с какой неохотой люди заставляли себя идти клином, особенно навстречу другому клину, ожидающему на вершине крутого земляного вала. Но в тот день я с нетерпением ждал, когда же наша армия ринется в атаку и разобьет нахальных датчан, и Беокке пришлось удерживать меня, хватая лошадь под уздцы, чтобы не дать поскакать вслед за воинами.

– Мы должны ждать, пока они прорвутся, – сказал он.

– Я хочу убить дана! – заупрямился я.

– Не глупи, Утред, – рассердился Беокка. – Ты попытаешься убить датчанина, и твой отец останется без сыновей. Ты теперь его единственный наследник, и твой долг остаться в живых.