Наталия Сотникова - Любовь по-французски. О чем умолчал Дюма

Взращенную в осознании своей исключительности, старшую дочь герцога с юных лет обуревали самые высокие амбиции. В нежном возрасте 17 лет она решила выйти замуж не более не менее как за брата короля, герцога Гастона Орлеанского, который овдовел, не прожив с первой женой и года. Однако против этого брака восстали королева-мать и Людовик. Два года спустя, после весьма неординарных приключений, включавших двухмесячное заключение Мари в королевских покоях Венсенского замка, дабы предотвратить ее тайное венчание с Гастоном, девице пришлось отказаться от своего замысла в твердом убеждении, что ее счастье разрушил кардинал Ришелье. Однако она благосклонно отнеслась к ухаживаниям Сен-Мара, ибо считала, что подчинит своей воле главного шталмейстера, сумевшего подчинить себе короля, и, таким образом, будет править его именем. Но Ришелье решительно воспротивился этому браку, в открытую заявив, что «не верит, что принцесса Мари настолько забыла свое происхождение, чтобы унизиться до столь низкого спутника». Это прозвучало прямым оскорблением. Принцесса без околичностей заявила претенденту на ее руку, что не согласится на этот брак, если он не станет герцогом или пэром, еще лучше коннетаблем. Сен-Мар не получил ни того, ни другого, ни третьего. Он не получил и королевского поместья Шантильи; правда, позднее король подарил ему графство Даммартен, оставив за собой право пользоваться им. Короче говоря, вынужденный терпеть общество неприятного ему человека и постоянно переживавший крушение своих замыслов, нетерпеливый молодой человек постепенно приходил к решению одним ударом убрать все преграды на пути к власти – т. е. смести их посредством осуществления заговора против ненавистного кардинала.

Каковы были отношения все это время между королем и королевой? Прямо скажем, хуже некуда. После того, как на королеву легла тень подозрения участия в нескольких заговорах, король был к ней чрезвычайно холоден, а Ришелье только усугублял подобное отношение своими наветами. Впрочем, назвать Анну Австрийскую невинной овечкой было никак нельзя, в особенности после истории с так называемыми «испанскими письмами». В 1635 году Франция объявила войну Испании, и, естественно, антииспанские настроения в королевстве были весьма сильны. Но можете представить себе положение королевы, сестры короля Испании Филиппа IV и Фердинанда, кардинала-архиепископа Толедского, правителя Испанских Нидерландов. Она, естественно, имея прямой доступ ко многим сведениям, составляющим иной раз государственную тайну, информировала о них свою испанскую родню. Письма направлялись бывшему послу Испании в Париже маркизу Мирабелю, служившему теперь в Брюсселе. Естественно, напрямую их посылать было невозможно, и вся переписка велась через изгнанную в свое поместье в Кузьере герцогиню де Шеврёз. Та переправляла их через многоступенчатую цепочку как в Брюссель, так и в Лондон, где также обосновалась группа французских эмигрантов, занимавшихся созданием помех для урегулирования отношений между Людовиком ХIII и Карлом I. Стоит только удивляться легкомыслию и неразумности молодых женщин, считавших, что эта переписка останется тайной. Одно из писем Анны Австрийской в августе 1637 года было перехвачено, когда его вез ее верный камердинер Лапорт, уволенный Людовиком после скандала с герцогом Бекингемом. Лапорта заключили в Бастилию, где он отсидел почти год, пока королеве не удалось добиться его освобождения по случаю рождения ею дофина. Сама же королева, будучи припертой к стенке неоспоримыми доказательствами, во всем повинилась, собственноручно написав признание. Людовик мог бы отречься от супруги и отправить ее обратно в Испанию, но Ришелье приложил немало стараний к тому, чтобы добиться прощения королевы. В итоге на свет появился следующий указ, подписанный рукой короля:

«Увидев искреннее признание, которое королева, наша дражайшая супруга, сделала в том, что нам в течение некоторого времени могло быть неприятным в ее поведении согласно ее долгу по отношению к нам и нашему государству, мы заявляем, что полностью забываем все то, что произошло, не желая никогда вспоминать об этом, но желаем жить с нею как надлежит доброму королю и доброму мужу со своей женой».

Что же касается герцогини де Шеврёз, то ей грозил арест, но, предупрежденная королевой (поскольку письма перехватывались, была договоренность, что герцогиня получит часослов в переплете условного цвета: если переплет зеленый, герцогине бояться нечего, если красный – ей грозит опасность), она бежала, переодетая в мужской костюм, через Испанию в Англию.