Игорь Абрамов-Неверли - Лесное море

— Не знаю, смогу ли я и тогда относиться к ним по-прежнему. Мне будет казаться, что от них всего можно ожидать. Это как яд. Кого змея раз ужалила, тот всегда под ноги себе смотрит… Ну, вот и пришли.

В уголке между скалой и могильным холмиком, сложенным из камней, стоял знакомый древний алтарь с изображением тигра, где путники молили о милости божество гор.

— Ну, чем плохое укрытие?

— Да, но если бы я была суеверна… Взгляни!

На скале, под которой Ашихэ собиралась сесть, неуклюже высеченные иероглифы предостерегали:

«Идущий сильнее того, кто сидит на месте».

— Чепуха, так было во времена Чингисхана. Лучшего места нам не найти.

— А ты где будешь?

— Видишь тот выступ у выхода? Правее, где корни висят. Вот там.

Только они, зная здесь каждый камень, каждую лазейку, могли пробраться через это нагромождение скал. Всякому другому, идущему от Муданьцзяна, а в особенности ночью, доступ сюда был возможен только одним путем — старой тропой путников меж лесов и гор по крутому и голому склону до узкого горла перевала.

Они нашли здесь много хвороста. Услужили все же товарищи — много его вчера сюда натаскали. Виктор и Ашихэ сложили высоченный костер, который мог гореть часа два-три. От него до убежища Ашихэ, как Виктор прикинул на глаз, было шагов триста — триста пятьдесят. Если предстоит ночь спокойная, то это слишком далеко. Если же будет стычка, то слишком близко. Погода все еще стояла ненадежная, и костер могло залить дождем.

Посредине ущелья, ровно в ста пяти шагах, а значит, на выстрел от убежища Ашихэ, был почти отвесный обрыв, и под таким навесом можно было развести второй костер — этого дождь не зальет, и свет его будет падать косой длинной полосой.

— Так и условимся. До первого костра — пожалуйста, пусть себе подходят. Я к ним присмотрюсь, а может, и окликну. Но второй границы никому переступить не дам. Если выстрелю — знай, идут японцы. Тогда бей из автомата. Выпусти одну, потом вторую серию, чтобы они залегли в темноте, не дойдя до твоего костра. Я их еще попугаю, пока ты не уйдешь далеко, а там отойду тоже. Встретимся с тобой на Еловом склоне. Дорогу туда ты знаешь.

— Знаю. Через Две Ласочки.

— Если японцы придут с собаками, ты первым делом стреляй в собак.

Виктор постоял еще, припоминая, не упустил ли он чего-нибудь.

— Всё. Волчка оставлю с тобой. Он не пикнет, а если насторожится, следи, куда смотрит. Он, шельмец, человека и зверя за двести шагов чует.

— Лучше бы ты взял его с собой. Тебе он будет нужнее.

— Нет, у меня у самого нюх не многим хуже, чем у Волчка. Ну, Чернушка, до свиданья.

Виктор ушел. Пора было караулить. Уже со дна ущелья, из всех щелей между горами поднимался прохладный сиреневый сумрак.

— Постой, чуть не забыла! У Среброголового есть фонарик.

— Ну и что же?

— Он перед тем, как подойти, зажжет его. Такой у нас с ним уговор. А я должна в ответ помахать головешкой. Но откуда я ее возьму, если не буду сидеть у костра?

— У тебя есть огниво и трут. Зажжешь трут. Но это не понадобится. Так помни — на Еловом склоне!

Было еще рано зажигать сигнальный огонь. Виктор сел у своего костра и смотрел на притихший мир вокруг. Все медленно окутывали серые сумерки. Взгляд Виктора и прежде не раз останавливался на соседних склонах, вернее — на одной-единственной группе карликовых сосен, нависших над тропинкой. Это было место не хуже того, которое он уже выбрал для себя. И сейчас он все больше приходил к заключению, что если Мо Туань, Чэн и Су где-либо засели, то именно там. Ему даже показалось, что две карликовые сосенки, одиноко темневшие на фоне розового закатного неба, сейчас пошевелили ветвями, хотя ветра не было. Да, да, охотники наверняка прячутся там. У них, видно, духу не хватало явиться в отряд с такой ужасной вестью, и они решили переждать. Скажут потом, что дрались и чудом ушли от врагов, а Виктор и Ашихэ погибли. И никто не узнает, что человек может растоптать человека во имя высшей стратегии, по приказу своего Будды, носителя всей мудрости «Артхашастры», «Книги о Полезном»…

Стемнело. Виктор развел первый слабый огонь, от которого позднее должен был заняться большой костер, и полез выше, дюйм за дюймом добираясь до заранее высмотренного неприступного местечка. Добравшись, зарядил отцовскую двустволку пулей и дробью, соединил маузер с деревянной кобурой-прикладом, то и другое положил подле себя, чтобы были под рукой.

Теперь пусть японцы приходят. Снизу его никак нельзя увидеть, и собаки не учуют на такой высоте. За ним склон горы уже не такой крутой, и всегда можно будет отступить. Он здесь как у себя дома, он сильнее врагов тонкостью своих инстинктов, которые развились в тайге за эти годы, когда он жил жизнью лесного зверя. Было время, когда он боялся, дрожал и терял голову при одной мысли, что может встретиться с Кайматцу, вообще с японцами. Теперь это прошло — он сам дивился такой перемене. Ни малейшего страха, одна ненависть, как изжога, как зудящая рана. И еще — привычная сосредоточенная уверенность охотника и та легкая дрожь возбуждения, с какой подстерегаешь тигра, — пусть только появится!