Александр Бушков - Сыщик, ищи вора! [Или самые знаменитые разбойники России] [litres]

При Александре I времена настали относительно вегетарианские – и после его восшествия на трон Кутайсов всего-навсего был мягонько отстранен от двора, и только.

О коррупции при Александре – во втором томе. А мы сейчас поговорим о весьма серьезных вещах…

Поскольку во все времена в одном и том же человеке порой самым причудливым образом переплеталось дурное и хорошее, многие помянутые в книге сиятельные заворуи в то же время сделали немало полезного для страны, а некоторых со всеми на то основаниями, нисколечко не преувеличивая, можно назвать «Славой России». Даже так…

Начать можно с боярина Федора Михайловича Ртищева, того самого, что придумал чеканить медные деньги и ценить их наравне с серебряными – нечистоплотная афера на государственном уровне, завершившаяся Медным бунтом. И в то же время за Ртищевым числятся немалые заслуги в области тогдашнего просвещения…

В 1640 году киевский митрополит Степан Могила, основатель Киевской академии (дававшей в первую очередь духовное образование, но и курс вполне «светских» наук), прислал царю Михаилу Федоровичу предложение: создать в Москве новый монастырь и поселить там «старцев» из Киевского монастыря – в первую очередь не богомолья ради, а чтобы они учили греческой и славянской грамматике «детей бояр и простого чина». Царь к этой идее остался совершенно равнодушен – ну, еще при избрании его царем бояре, не особенно и скрываясь, говорили: «Не особенно и крепок умом наш Миша». Боярская дума предложение митрополита проигнорировала. А вот Ртищев к нему отнесся с живейшим интересом. На свои собственные деньги построил под Москвой Андреевский монастырь, куда выписал из Киевского и других монастырей тридцать ученых монахов. И монастырь, и монахов он содержал опять-таки на свои средства. Монахи переводили на русский иностранные книги по самым разным наукам, учили желающих славянской, латинской и греческой грамматике, риторике, философии и другим «семи свободным искусствам» (как называли тогда в Европе гуманитарные науки).

Более того, Ртищев, будучи уже достаточно пожилым, сам засел за изучение греческой грамматики, много времени проводил в беседах с учеными монахами, засиживаясь и ночами. Потом самым откровенным образом использовал свое высокое «служебное положение» и влияние при дворе – но на дело, безусловно полезное, в отличие от медных денег: форменным образом заставлял молодых подьячих из разных приказов регулярно ходить в Андреевский монастырь и обучаться там латыни и греческому. Многие, как пишут тогдашние книжники, подчинялись исключительно «страха ради», но иные всерьез втягивались в науки – и тогда Ртищев их отправлял за свой счет учиться в Киевской академии.

Потом Ртищев вызвал из Киево-Печерской лавры очередного ученого монаха, Епифания Славинецкого, который перевел на русский много греческих книг и составил греческо-славянский словарь. А Ртищев на свои деньги построил неподалеку от Москвы постоялый двор, где могли бесплатно жить неимущие странники. Во время неурожая в Ростове, уже оставшись без денег, продал все свое имущество, а вырученные деньги раздал пострадавшим от голода. Все это делалось, повторяю, исключительно по его собственной инициативе – значит, имелись у человека нешуточные духовные потребности и тяга к благотворительности.

Каюсь, я допустил существенную ошибку – назвал Ртищева боярином. Такого звания он не имел. Подвели источники, в том числе и довольно серьезные, где Ртищев упорно именовался боярином. В действительности, как окончательно выяснилось, он не поднялся выше придворного звания постельничего, уже при Алексее Михайловиче – чин немаленький по тем временам, не имевший к «смотрению» за царской постелью ничего общего (как и существовавший и в России, и в Европе чин «конюшего» не имел никакого отношения к конюшням). Правда, в последние годы жизни он был воспитателем будущего царя Алексея, и Михаил за это хотел пожаловать его боярским званием, но Ртищев решительно отказался.

Перевешивает ли все вышеизложенное прегрешения Ртищева на почве государственных финансов? Да, безусловно.

Схожая история с Меншиковым. На военной службе он проявил немалую личную отвагу: со шпагой наголо лез вместе с солдатами на стены при штурме Нарвы, участвовал во взятии Ниеншанца, Дерпта, Иван-города, осаде и взятии Азова. Уже командуя кавалерийскими частями, отогнал от Санкт-Петербурга сунувшийся было к строящейся будущей столице шведский отряд генерала Майделя. С этой же конницей участвовал в Полтавской битве, где, как выражается Военная энциклопедия, «своей решительностью, граничащей с военной наглостью, заставил остатки шведской армии положить оружие у Переволочны». Выиграл гораздо менее известные битвы со шведами у Калиша, под Лесной и так называемую «гродненскую операцию» (а гораздо раньше участвовал и в морском сражении, когда русские галеры на Балтике взяли на абордаж шведские океанские фрегаты). Позже участвовал во взятии Риги, а в 1713 году, отправленный Петром на кратковременную службу к датскому королю в качестве «военспеца», поучаствовал и во взятии датчанами шведской крепости Тенинген, за что получил от датского короля его портрет с алмазами, предназначенный для ношения на груди (и в России, и за рубежом подобные портреты негласно ставились выше любых орденов). В том же году во главе русско-саксонских войск взял штурмом (у шведов) город Штеттин, а попутно по распоряжению Петра взыскал крупные контрибуции от Гамбурга, Любека и Данцига – за торговлю со шведами. Города платили добровольно и с песней – с их стен прекрасно видно было расположившиеся неподалеку войска Меншикова.