Эжен Шаветт - Тайны французской революции

«Ну, я пришел как раз впору! – подумал Кожоль. – Будет ли так же аккуратен тот или та, кто меня сюда звал?»

Он еще не закончил мысль, как в саду послышался хруст песка под легкой ступнею и тотчас же с другой стороны решетчатой калитки появилась тень.

– А! Это женщина! – прошептал Пьер. – Признак хороший. Конечно, это какая-нибудь служанка, которая ищет меня, чтобы провести к своей госпоже. Ну, мое положение, кажется, немногим лучше, чем положение того гражданина, которого упрятали в мешок.

Приблизившись к калитке, женщина легонько откашлялась.

«А-а!.. Ну, значит, меня приглашают познакомиться», – подумал молодой человек, подходя ближе.

У самой калитки нежный голос спросил его:

– Вы из Бретани?

– Я приехал вчера утром.

– А где остановились?

– В гостинице «Страус».

– Хорошо. Подождите.

Ключ взвизгнул в замочной скважине. И пока отпирали, граф думал про себя: «Из этого короткого допроса нельзя понять, назначено свидание мне или Ивону…»

И он проскользнул в полуотворенную калитку. Женщина тотчас же заперла ее.

– Дайте мне руку, – сказала она.

Пьер повиновался и доверился своей проводнице. Под густыми деревьями сада царил непроницаемый мрак, в котором граф не смог бы сделать и шага без ее помощи.

– А-а! – прошептал он. – Ручка нежная и тонкая! Служанка из хорошего дома!

Минуты две шли они под тенью деревьев и наконец достигли цветника, раскинувшегося под открытым небом.

Задняя сторона Малого дворца Люксембурга предстала перед глазами молодого человека.

Его проводница направилась к двери, к которой вела маленькая лесенка.

«Ага! Потайная лестница!.. – подумал Кожоль. – Без сомнения, я вышел в добрый час. Да… но, однако ж, кого ожидают – меня или Ивона?..»

Сделав шагов двадцать, женщина повернула вправо и прошла еще немного, ведя за руку графа.

– Ну, вот здесь, – произнесла она остановившись. – Близ вас должна быть софа.

– Да, правда, – ответил Кожоль, ощупью нашедший в темноте софу.

– Ну, так садитесь же и ждите.

Граф продолжал держать свою провожатую за руку, не давая уйти.

– Как же, прелестница? Неужели ты хочешь оставить меня одного впотьмах?

– Свет возбудил бы подозрение того, кто живет напротив.

«„Того“! Это, конечно, значит – мужа. По-видимому, дама замужем», – подумал Пьер.

Служанка старалась вырвать руку, но граф все еще крепко сжимал ее.

– Ну-с, милое дитя, так я могу видеть лицо твоей госпожи?

– Да, если вам нужно знать, как она прекрасна!

Обрадовавшись этому известию, Кожоль выпустил руку девушки. Вскоре по шуршанию платья можно было заключить, что она удалилась.

Пьер остался один.

«Ах! Она прекрасна! – думал он, сияя от радости. – Я наслаждаюсь счастьем… да, но…»

К нему возвратилось подозрение, что, может быть, это счастье приготовлено для Ивона.

«Ну да с первых слов я уж достаточно узнаю, в чем дело», – подумал он.

В это время раздался легкий шорох.

– Это она! – бормотал молодой человек.

Но прежде чем он произнес хоть слово, он почувствовал, что его шею обвивают две голые прелестные ручки и маленький ротик, с жаром целуя его, тихо произнес:

– Я люблю тебя!

От этих слов кровь вспыхнула и бросилась в голову Кожолю с такой быстротой и силой, что он вмиг забыл своего милого друга Бералека. Но надо помнить, что ведь ему было только двадцать восемь лет! Не вдаваясь в размышления, он последовал правилу мудреца: «Не поддавайся сомнению!»

Было уж немножко поздно, когда в его душе проснулось воспоминание об Ивоне.

Кожоль одержал один из тех гнусных триумфов, которые заставляют победителя краснеть.

Этот бред чувства, внезапно рожденный в молодом человеке поцелуем и всего одним, но невыразимо сладостным словом «люблю», не был легкой победой. Если нападение отличалось бешеной, зверской необузданностью безумных желаний, то защита была отчаянной. Эта борьба в темноте оказалась недолгой, но дикой и абсолютно безмолвной – может быть, потому, что неожиданность сковала голос этой женщины, или потому, что она боялась, что крик разоблачит ее, коварно выдаст ее секрет и опозорит. И пускай незнакомка сама призналась в любви, сопротивляться она перестала, только истощив все свои силы.

Лишь когда жгучая слеза упала Кожолю на руку и он услышал глухое и мучительное рыдание своей жертвы, он очнулся и понял гнусность своего поступка.

Он склонился над женщиной, полный стыда и искреннего отчаяния, как вдруг она вскочила и отбежала от софы: она увидела, что приближается опасность, страшная для того, кто подверг ее такому унижению.