Эдуард Кондратов - По багровой тропе в Эльдорадо. Повесть

- Ты слышал, Хоанес, ты слышал? - выкрикнул он, зло кривя тонкогубый рот. - Проклятый Гонсало… Он ушел! Ты понял?! Ушел! Вместе с гарнизоном ушел, провались он в ад, порази его лихорадка!..

Услышав его слова, бискаец вздрогнул и выронил повод. Его обросшее маленькой курчавой бородкой лицо стало беспомощным и растерянным, и тут я увидел, что он, наверное, немногим старше меня.

- К-как же, - заикаясь, тихо вымолвил он, - как это… ушел?..

- Эх! - сердито махнул рукой кривоногий, - не стал нас ждать, и все тут. Да ну тебя!..

Он круто Повернулся и опять побежал к толпе. Но в это время круг, который образовали солдаты, дал трещину, освобождая кому-то проход. Я увидел, что ко мне приближается высокий красивый человек, в богато расшитом камзоле. Его загорелое лицо пересекала наискось черная бархатная лента, закрывавшая глаз. Рядом с ним я увидел широкобородого солдата и Родриго Переса, торопливо ковылявшего на своей деревяшке. Впрочем, его сразу же оттеснили возбужденные, галдящие солдаты. Остановившись от нас в двух шагах, человек с повязкой на лице мельком взглянул на меня и повернулся к широкобородому.

- Это и есть твой шпион, не так ли, Муньос? - холодно спросил он.

Я шпион?! Кровь бросилась мне в голову. Не сознавая, что делаю, я сжал кулаки и двинулся на обидчика - и в ту же секунду был схвачен десятком сильных рук.

- Сейчас мне некогда. Присмотрите за ним, - равнодушно сказал одноглазый идальго. Он еще раз окинул меня цепким взглядом, и тонкая усмешка тронула его губы. Потом повернулся и в сопровождении нескольких солдат быстро направился к дому.

Таким я впервые увидел знаменитого конкистадора 5 5 Конкистадоры - испанские и португальские завоеватели Центральной и Южной Америки. , покорителя Кулата, одного из завоевателей Куско, Трухильо, Кито и Лимы, славного капитана по имени Франсиско де Орельяна.

Судьба ехидно посмеялась надо мной: солдаты Орельяны заперли меня в ту самую отвратительную комнату, где я томился долгие недели болезни. Сторожить меня, вероятно, никому не хотелось: я слышал, как переругивались солдаты, подпирая дверь снаружи колом, и как потом ушли, продолжая громко осуждать бесстыдный поступок Гонсало Писарро, который коварно нарушил договоренность с капитаном о совместном походе в страну Корицы. Теперь до меня доносились лишь приглушенные толстой дверью обрывки разговоров, ржание коней да злобный лай обалдевших от шума псов Родриго.

Первые полчаса своего неожиданного заключения я метался в ярости по комнате, не находя себе места, не в силах примириться с тем, что произошло. Я готов был броситься на дверь, вышибить ее и ринуться к капитану, чтобы доказать ему, что он не вправе держать под стражей дворянина, искренне готового вручить ему сердце и шпагу, что всему виной проклятое недоразумение. Я не сомневался, что широкобородый, которого я невзлюбил с первого взгляда, внушил Капитану дурные мысли обо мне. Но больше всего я негодовал на Родриго Переса - ведь он одним только словом мог развеять всяческие подозрения, ибо ему, как никому другому, было хорошо известно, что я собой представляю. Жалкий трус, как он был перепуган и бледен, когда пытался на своей деревяшке поспеть за капитаном! Уж ему-то нечего было бояться - в конце концов, не его вина, что Писарро ушел раньше времени. Решил промолчать, видя гнев Орельяны, а еще бывший конкистадор!.. Рассказывает о своих подвигах! Хвастун он, а не храбрец.

Наконец, мне надоело метаться от стены к стене. Я прилег на свою убогую постель и предался невеселым размышлениям. Никогда раньше не думал я, что окажусь таким неудачником. Невезение преследовало меня: заболел в дороге, опоздал прибыть в Кито, а сейчас вот, подозреваемый чуть ли не в шпионаже, подобно пленному, индейцу, заперт в четырех стенах и совсем не знаю, как повернется моя судьба.

Я лежал с закрытыми глазами, наверное, около часа, и сам не заметил, как уснул. Не знаю, сказалась ли моя слабость после болезни или, быть может, тревожная нынешняя ночь, но, так или иначе, я уснул и пробудился лишь от звуков громких голосов.

Открыв глаза, я увидел, что дверь в мою каморку распахнута настежь, что на дворе уже вовсю палит полуденное солнце и что возле моей постели стоят двое солдат - уже знакомый мне бискаец и другой, низенький и толстый, с седеющими усами на оплывшем лице пропойцы.