Валерий Поволяев - Командир Гуляй-Поля

Произошло это стремительно.

Он стиснул зубы, небрежно смахнул Настю с плеча – то, что она повисла на нем копной, неожиданно вызвало раздражение. Махно фыркнул и натянул на голову картуз.

– Ты куда? – тонким дрожащим голосом спросила Настя. – Ночь же на дворе. Оставайся!

– Пойду, – глухо и хмуро произнес Махно, – меня хлопцы ждут.

– Австрийские патрули на улице, варта…

– Плевать! – Махно легко, совершенно беззвучно, словно бы был тенью бестелесной, затворил за собою дверь.

На улице было тихо. Слышно было, как в избе плачет Настя, захлебывается слезами, даже повизгивает по-птичьи от обиды и недоумения.

Сама виновата – не сумела сберечь ребенка. Не так уж и трудно было это сделать – сберечь славного Василька, у которого на голове было две макушки, два вихрастых завитка, что свидетельствовало о счастливой доле малыша, а оказалось, что доля-то совсем ни при чем – мать ее сгубила.

У Махно теперь были развязаны руки, он свободен для революции – семья осталась в прошлом. Пора поднимать черное анархистское знамя – крестьянам нужен вождь.

Вот он и станет вождем украинских крестьян. Около плетня прошли двое с винтовками – патруль варты. Махно поспешно отодвинулся в тень, чтобы его не было видно, проводил патруль долгим взглядом. Подумал о том, что у него с собою и нагана нет – отдал Пантюшке Каретникову, тот поехал на хутор, где были спрятаны винтовки.

Если не будет оружия, то и черное знамя не понадобится – австрияки с вартой возьмут их голыми руками.

Вспомнился Ленин. Напористый товарищ, очень головастый… Интересно, есть ли у него дети? Или дети, которых он потерял? Махно ощутил, как у него дернулся, сделался деревянным, чужим рот, в груди шевельнулось и затихло слабое дыхание.

Конечно, красный цвет – это почетный цвет, он напоминает о крови, пролитой в борьбе, но черный цвет – самый чистый из всех существующих, его невозможно замарать, поэтому как бы ни привлекала правота Ленина, правота анархии все равно была для Махно сильнее, ярче, а значит, и привлекательнее.

Надо будет обязательно достать черного бархата на знамя и вышить на нем серебряными нитями один из лозунгов анархии, – а все лозунги у братьев-анархистов запоминающиеся, душу пропарывают насквозь, – еще вышить на знамени серебряный череп с костями. Народ за таким роскошным флагом валом повалит…

Анархия – не только «мать порядка» (своего порядка, который ни монархисты, ни социал-демократы, ни большевики, ни прочие партийные господа не знают, он им неведом), анархия – это штука заманчивая, к которой тянется и всегда будет тянуться русский мужик, анархия – это воля, а за волю в России столько народа положено. И сколько еще поляжет… Махно почувствовал, как у него дернулся и тут же застыл, одеревенел рот.

Слишком много времени он провел с Аршиновым-Мариным в Бутырке, вгрызаясь в книги по теории анархизма по самый корешок, а уж что касается творений родных, отечественных анархистов, Бакунина и Кропоткина, то он по нескольку раз перечитал их от корки до корки, пытаясь понять, в чем же заключается жутковатое, шаманье обаяние анархизма…

Когда Махно был в Москве, то прочитал небольшую книжицу «Как мужик попал в страну “Анархия”», которую ему подарил все тот же Аршинов-Марин, написана эта брошюра была языком простым, даже корявым, – если бы сам Махно взялся за перо, написал бы лучше, но Нестору брошюра очень понравилась. Он даже спросил у Аршинова-Марина:

– А еще пара таких книжиц не найдется?

– Зачем тебе, Нестор?

– Я своим друзьям на Украине подарю. Есть анархисты подлинные, которых ничто не возьмет, ни кулак, ни пуля, а есть анархисты колеблющиеся. За них надо еще бороться, иначе они уйдут на сторону.

– Чем же тебе понравилась книжка?

– Тем, что справедливая. Вы сами посудите, учитель, – Махно иногда Аршинова-Марина звал учителем и тот относился к такому обращению благосклонно, – мужика, который тут, на страницах, патлами трясет, – Махно приподнял брошюрку над столом, – все унижают, эксплуатируют, отвешивают подзатыльники, бьют розгами, заставляют вкалывать до посинения, – нет у человека в жизни ни одного светлого пятнышка… Когда его окончательно доперло – сбежал от барина, от власти, от судебного пристава, от бабы своей злобной, переплыл через реку и очутился в дивной стране «Анархии». Там – всего вдосталь, никто не злобствует, работа – по возможности, еда – тоже по возможности, кто сколько хочет, столько и ест, лишь бы пузо не лопнул… Разве это плохо?