Бернард Корнуэлл - Пустой трон

– Да, отец, – кивнул я.

– Но сначала покажи его людям, – распорядилась Этельфлэд.

– Хорошо, госпожа, разумеется, – ответил я, но потом замялся.

– Что такое? – Она заметила мою нерешительность.

– Госпожа, народ захочет знать, почему ты задержалась здесь.

Она вскинулась, второй священник нахмурил лоб.

– Это не их дело… – начал он.

Этельфлэд знаком велела ему замолчать.

– Множество норманнов покидает Ирландию, – осторожно промолвила правительница. – И намеревается осесть тут. Их следует остановить.

– Разгром Хаки вселит в них страх, – напомнил я.

Она пропустила мою неуклюжую лесть мимо ушей.

– Сестер не дает им воспользоваться рекой Ди, – продолжила Этельфлэд. – Но Мэрс открыт. Я хочу построить бург на его берегу.

– Удачная мысль, госпожа, – пробормотал я и удостоился взора, полного такого презрения, что залился краской.

Взмахом руки она отпустила меня, и я вернулся к жаркому из баранины. Я наблюдал за Этельфлэд краем глаза, видел твердую линию челюсти, желчно сжатые губы и задавал себе вопрос: как, во имя Господне, удалось ей привлечь моего отца и заставить людей боготворить ее?

Ну да ладно – завтра я буду далеко от нее.

– Люди следуют за ней, потому что, не считая твоего отца, она единственная, кто хочет сражаться, – растолковывал мне Ситрик.

Мы ехали на юг по дороге, которая стала мне привычной за последние годы. Дорога проходила по границе Мерсии и Уэльса, служившей постоянным источником раздора между валлийскими государствами и мерсийцами. Валлийцы, разумеется, были нашими врагами, но они тоже являлись христианами, и нам никогда не удалось бы победить при Теотанхеле без помощи валлийских единоверцев. Временами они сражались за Христа, как это было при Теотанхеле, но столь же часто брались за оружие ради добычи, угоняя в свои горные долины скот и рабов. Результатом этих постоянных набегов стали выстроенные вдоль всей дороги бурги – укрепленные города, где народ искал убежища в случае появления неприятеля и откуда гарнизон мог нанести ответный удар.

Со мной ехали тридцать шесть дружинников и Годрик, мой слуга. Четверо воинов рассыпались дозором впереди, осматривая путь на предмет засады, остальные охраняли Хаки и две повозки, груженные добром. Еще мы стерегли восемнадцать детей, предназначенных для продажи на невольничьих рынках, но Этельфлэд настаивала, чтобы сначала мы показали их народу в Глевекестре.

– Зрелище хочет устроить, – сказал мне Ситрик.

– Верно! – согласился отец Фраомар. – Так мы покажем жителям Глевекестра, что одержали победу над отвергающими Христа.

Фраомар был одним из карманных попов Этельфлэд – человек еще молодой, ревностный и рьяный.

– Продадим это вот, – кивнул он в сторону катящейся перед нами повозки с доспехами и оружием, – и пустим деньги на новый бург, хвала Господу.

– Хвала Господу, – покорно подхватил я.

Деньги – головная боль Этельфлэд. Для строительства нового бурга, охраняющего Мэрс, требовались деньги, а их постоянно не хватало. Рента с земли, подати с торговцев и пошлины шли в доход ее мужу, а Этельред терпеть не мог Этельфлэд. Ее любили в Мерсии, но серебром распоряжался Этельред, и никто не хотел ссориться с ним. Даже сейчас, когда он лежал на одре болезни в Глевекестре, ему приносили клятвы верности. Только самые отважные и богатые, рискуя вызвать его гнев, давали Этельфлэд воинов и серебро.

Этельред умирал. В битве при Теотанхеле ему достался удар копьем в тыльную часть головы. Острие пробило шлем и проломило череп. Никто не ждал, что Этельред выкарабкается, но он выжил, хотя, если верить слухам, был едва ли лучше мертвого: бесновался как сумасшедший, брызгал слюной и дергался, а подчас выл, как пойманный волк. Вся Мерсия ждала его смерти, и вся Мерсия гадала, что последует за ней. На эту тему не говорили, по крайней мере открыто, но втайне шушукались только об этом.

И вот, к моему удивлению, отец Фраомар поднял ее в первый же вечер. Обремененные повозками и пленниками, двигались мы медленно. На ночевку остановились на ферме близ Вестуна, в недавно обжитой части Мерсии, ставшей безопасной благодаря бургу в Сестере. Ферма некогда принадлежала дану, но теперь там поселился одноглазый мерсиец с женой, четырьмя сыновьями и шестью рабами. Дом его представлял собой хибару из земли, дерева и соломы, скот ютился в убогом загоне из дырявого плетня, зато всю усадьбу окружал добротный частокол из дубовых бревен.