Мишель Зевако - Тайна королевы

— Ну как?.. Что вы теперь скажете о Фаусте?

— Неужели эта женщина действительно способна осуществить свою дьявольскую угрозу? — возмущенно воскликнул Вальвер; его пылкая благородная душа не могла примириться с подобной низостью.

— Увы, это же Фауста! — пожав плечами, ответил Пардальян.

— Но ведь она же мать, бабушка! Как она может столь хладнокровно жертвовать ребенком ради своих честолюбивых планов?

— Это Фауста! — сурово ответил Пардальян.

— Скажите лучше — зловонная ядовитая гадина!.. Демон-мучитель, бежавший из ада!..

— Это Фауста! Это Фауста! — в третий раз повторил Пардальян, разразившись страшным смехом.

— Значит, вы считаете, что она способна убить малышку? — недоверчиво спросил Вальвер.

— Не сомневайтесь! — быстро ответил Пардальян. — Когда речь идет о зле, Фауста всегда действует незамедлительно и наверняка!

— И как же вы собираетесь поступить? — помолчав, осторожно спросил Вальвер.

— Не знаю… — признался Пардальян. — И именно это меня и беспокоит больше всего…

Воцарилась тишина. Шевалье размышлял, нервно теребя усы. Постепенно он успокоился, гнев его прошел. Словно опытный игрок, он принялся рассматривать условия партии, предложенной ему коварной Фаустой. Он стремился найти выход, который бы позволил ему, не поступившись собственной совестью, вырвать из рук злодейки малышку Лоизу.

— В сущности, — произнес он вслух, невольно выдав свои самые сокровенные мысли, — у меня есть только две возможности: изменить слову, данному мною Генриху IV, и тем самым навеки обесчестить себя, или же бросить свою внучку на произвол судьбы, то есть погубить ее, как недвусмысленно написала мне Фауста, и тем самым навсегда лишить надежды на счастье сына и невестку, что также не избавит меня ни от душевных мук, ни от угрызений совести.

Вальвер остерегся что-либо сказать; он видел, что Пардальян забыл о нем и разговаривал сам с собой, пытаясь найти какой-либо выход из трагической ситуации.

Однако отчаяние Пардальяна было недолгим. Справившись с минутной слабостью, он вновь стал прежним шевалье де Пардальяном, то есть полновластным хозяином своих мыслей и чувств. Вернувшись к действительности, он сразу вспомнил о Вальвере и, словно отвечая на заданный ему несколько минут назад вопрос, произнес:

— Черт возьми, дело непростое… Я буду наблюдать, искать… В конце концов время у нас еще есть… Черт побери, не сразу, но я найду решение, которое устроит всех и сохранит покой моей совести.

Он вложил маленький кинжал в бархатные ножны, свернул записку, сунул ее в карман и как ни в чем не бывало сказал:

— Нам здесь больше делать нечего, поехали.

Они вышли, перебрались через живую изгородь, вскочили на коней и легкой рысью поскакали назад. Они молча проехали деревню и вскоре очутились на дороге, бегущей меж полей, засаженных розами. Только здесь они нарушили молчание.

— Ну что, — спросил Пардальян, — вы по-прежнему считаете, что можно легкомысленно относиться к такому противнику, как Фауста?

— Сударь, — запротестовал Вальвер, — я никогда не относился к ней легкомысленно. Однако признаюсь, что несмотря на все ваши рассказы, несмотря на то, в чем мне самому пришлось убедиться, я не ожидал от нее столь низменного поступка.

— О! Пустяки, — своим привычным насмешливым тоном ответил Пардальян, — главное, что мне хотелось бы вам внушить — так это то, что вы все время должны быть начеку и готовы к худшему. Фауста принимает решения молниеносно, а действует еще быстрее. Можете мне поверить: никто не умеет столь же изобретательно, как Фауста, творить зло.

— Я начинаю верить вам, сударь.

Как видите, Пардальян пытался доказать молодому человеку необходимость соблюдать величайшую осторожность. Однако теперь это было излишним. Вальвер понял, что ему надо тщательно заботиться о собственной безопасности — если не ради себя, то хотя бы ради своей возлюбленной. Стремительность действий Фаусты, а также ее жестокость и изобретательность произвели на него устрашающее впечатление.

Он наконец понял, что с таким грозным противником, как Фауста, нельзя допускать ни единой оплошности, ибо любая небрежность или неосторожность могут оказаться роковыми.

Заметив, что молодой человек то и дело оборачивается и внимательно смотрит на дорогу, шевалье спросил его:

— Вы что-то ищете?

— Сударь, — не давая прямого ответа, начал Вальвер, — я полагаю, что Фауста знала, что вы приедете в этот дом, раз она оставила там записку, адресованную лично вам.