Александр Дюма - Мадам Лафарг

Но еще больше напоминала свою мать прекрасная, нет, прекраснейшая мадам Гара. На протяжении тридцати лет она царила в здании Французского банка и, удалившись на покой во вдовьих одеждах в Вобуин, несмотря на свои шестьдесят два года, хранит по-прежнему титул прекраснейшей и сохранит его до самой смерти.

Из трех красавиц, подруг моей юности, две уже умерли, в живых осталась одна. Мне два раза по сорок, и я видел ее, мадам Гара, в последний раз лет двадцать тому назад – могучи и непредсказуемы ветры, что носят по свету листья с одного дерева, птиц из одного гнезда…

Я пишу эти строки в доме, который находится в половине льё от имения подруги моей юности, но, похоже, мы так и умрем, не свидевшись друг с другом.

Одно охотничье воспоминание приходит мне на память: я, и никто другой, убил косулю, которую подавали у нее на свадьбе.

Морис стал хозяином Вилье-Элона, но я его знал очень мало. Когда я гостил там, он обычно отсутствовал из-за своей учебы в коллеже. Насколько я знаю, жизнь он прожил в родовом имении, обожая свою жену, которая отвечала ему не меньшей любовью.

Что же до господина Коллара, то он был самым живым и веселым собеседником, какого я только знал. Спорить он мог только из-за двух вещей: у него в школе учились самые красивые барышни департамента, у него в овчарне находились самые породистые овцы Франции, и, хотя мериносы в те времена стоили очень дорого, я не думаю, что именно честные четвероногие проделали такую немыслимую брешь в его состоянии.

Г-ну Коллару, довольному своей жизнью в Вилье-Элоне, ни разу не захотелось принять участие в наших ожесточенных дебатах, продолжавшихся с 1815 по 1830 год. От Бурбонов, вернувшихся во Францию, он получил почетный крест за улучшение овечьей породы, или за мутноманию , как именует его страсть Мария Каппель в своих мемуарах [40]. Это и была вся выгода, которую ему принесло родство с герцогом Орлеанским.

Вместе с тем Луи-Филипп не пренебрегал родственными связями, я встречал у него в доме и аббата Сен-Фара, и аббата Сен-Альбена – незаконнорожденных сыновей Филиппа Эгалите, которых он считал своими законными братьями; не скрывал он родства и с г-ном Колларом и всегда останавливался у него, когда приезжал сам по-старинному продавать леса в Вилье-Котре.

Мария Каппель в своих мемуарах слегка касается темы овечек и пастушек:

«Все хозяйственные постройки он переделал, приспособив под овчарни, а все поля превратил в луга. В пастушеских посохах дед видел жезлы нового золотого века, и если овечки, в его глазах, были очаровательны, то еще очаровательнее были пастушки, заставлявшие его забывать об овечках» [41]. И далее она прибавляет: «Бабушка не любила ни овец, ни пастушек; к ней приезжали друзья и соседи, она растила и воспитывала детей, весной горевала о Париже, а осенью надеялась туда отправиться. Своих трех дочерей она рано выдала замуж» [42].

Первой вышла замуж, конечно же, Каролина. В декабре 1815 года ее мужем стал г-н Каппель, капитан артиллерии. В 1817 г. Эрмина вышла замуж за барона де Мартенса. Луиза – я вновь воспользуюсь красочным повествованием Марии Каппель – «оставила кукол, чтобы играть в жену» [43], и вышла замуж в 1818 г. в возрасте пятнадцати лет за барона Гара.

Мы уже говорили об этих браках, но теперь указали и даты. Поверьте, для нашего повествования даты имеют немаловажное значение.

Мария Каппель родилась в 1816 году.

И вот удивительная загадка природы – в благоухающем свежестью, красотой и молодостью розарии появился изъян: Мария Каппель не была хорошенькой.

Позже мы нарисуем ее портрет и постараемся обрисовать характер. А пока послушаем, что говорит о себе она сама:

«Первое дитя – радость и гордость родителей, дедушек и бабушек – должно быть хорошеньким ангелочком. Но увы! Моя некрасивость заставила прозреть даже слепую материнскую любовь. Самые очаровательные чепчики и кокетливые платьица не могли помочь мне похорошеть. Добрые друзья, которым меня показывали, желая разделить обожание моей семьи, находившей в моей желтизне благородство слоновой кости и в худобе утонченность, вынуждены были жертвовать истиной во имя любезности» [44].

Я не видел Марии Каппель во младенчестве и не могу судить, хороша она была или нет, мы познакомились с ней, когда ей исполнилось три года.

Случилось это в 1819 году, я приехал на праздник в живописную деревеньку Корси – теперь в тех местах проложили железную дорогу, и она тянется вдоль прудов. Мне было тогда семнадцать. Из-за бог знает какой размолвки с очаровательной девушкой по имени Аглая [45], чьи блестящие глаза подтверждали, что имя ей дано по справедливости, я жаждал одиночества. Но, по образному выражению А. де Мюссе, одиночество в семнадцать лет не рядится в траур. Яркое солнце освещало мое зеленое одиночество. Я брел по тропинке между живой изгородью из цветущего боярышника и лужком, радующим глаз маргаритками и лютиками, которые, как видно, и хотели бы, да не могли расселиться на песке дорожки. Белые кисти боярышника овевали меня чудесным ароматом, по его веткам с шипами и большими темно-зелеными листьями прыгали, щебеча, славки и осыпали на землю белые лепестки. День светился втройне – лучилось солнце, лучилась весна, лучилась молодость.