Густав Эмар: Периколя

Вот какова была Периколя которую все обожали, потому что имея три-четыре миллиона, она употребляла свое богатство для того только, чтобы помогать бедным, которых она умела отыскивать с тактом везде, где бы они ни были.

– Итак, сеньор, – перебил я, – повторяю, что Периколя была ангелом.

– Нет, сеньор, это была женщина и женщина американка, родившаяся на знойной почве, в ее жилах клокотала лава вулканов.

Вы, французы, родившиеся в холодной стране, под туманным небом, вы знаете только бледнолицых женщин, и никогда не поймете, что такое женщина юга и насколько упоительны эти внешне столь слабые, а в действительности столь сильные существа.

Я покачивал головой, будучи недовольным столь нелестным для моих соотечественниц сравнением, сделанным стариком; но не желая возбуждать бесполезного спора, я молчал. Старик продолжал, поглядывая на меня с легкой насмешкой:

– В это время в Лиме, – сказал он, – жил молодой человек двадцати-двадцати пяти лет, мужественной и гордой красоты; он был чрезвычайно богат – это был дон Луи дель Балле. Этот молодой человек любил Периколя; он везде выражал свою страсть самым странным манером и делал неимоверные усилия для того, чтобы обратить на себя внимание актрисы.

Она не обращала внимания, отвернулась от него и забыла о нем; но дон Луи не испугался презрения артистки, настаивал с упорством, которое можно было сравнить только с тем упорством, с каким его отталкивала молодая девушка; так что во всем городе дона Луи дель Балле называли влюбленным в Периколя, от чего жестокая комедиантка хохотала до слез.

Молодой человек сходил с ума от горя и, не зная что ему делать, дерзнул однажды остановить Периколя у входа в театр и сказать ей:

– Сеньора, мое сердце сокрушено, я не могу более жить без вашей любви; почему вы, такая добрая ко всем, так жестоки ко мне? Не желаете ли вы моей смерти? Я исполню ваше желание; через три дня вы будете освобождены от докучливости несчастного, который надоедает вам, потому что через три дня меня не станет.

Потом он холодно и почтительно поклонился молодой девушке и быстро удалился.

Периколя побледнела и растерялась при этой непонятной выходке; но вскоре улыбка появилась вновь на ее устах, и легко, подобно птичке, она впорхнула в театральные коридоры.

Она ежедневно видела молодых людей, цветущих здоровьем, которые грозили ей тем, что они лишат себя жизни из-за нее; но веселая девушка не верила тому, чтобы хотя бы один из ее поклонников мог представить ей столь безумное доказательство своей любви. В следующий четверг, то есть спустя два дня после этого, в Лимском соборе должна была происходить большая церемония, к которой был приглашен архиерей всем высшим обществом города и должен был присутствовать вице-король.

Назначено было торжественное крещение Тюпак-Амарю, последнего перуанского инка, столь подло умерщвленного испанцами.

Это крещение было для духовенства величайшим торжеством, которое оно одержало над индейским племенем; поэтому следовало показать при этом всю святость христианской религии.

Объявление об этой церемонии подняло на ноги весь город, пробудило тщеславие и ревность всех; потому что дворянство желало при этом случае ослепить всех блеском своих богатств; креолы желали не отстать от них.

В настоящее время в Лиме весьма мало экипажей; потому что единственная система передвижения, принятая ее жителями – верховая езда; но в то время в ней были только четыре кареты, которыми однако же восхищались изумленные индейцы; эти кареты принадлежали вице-королю, архиерею, президенту аудиенции и наконец старой маркизе, ненавидящей Периколя, донне Антонио де Скаброза; я должен добавить, что последняя карета была так же стара как и ее благородная владетельница; она полуразрушилась от времени и поддерживалась только искусством ремонтников, по это не препятствовало маркизе чрезвычайно гордиться ею и с гордостью кататься в ней почаще.

В самый день этой церемонии, в то время когда вице-король надевал свой парадный мундир для того, чтобы отправиться в собор, он так сильно заболел подагрою, что несмотря на все свое желание присутствовать при церемонии крещения, вынужден был усесться в кресло и сидеть неподвижно.

В это время вошла Периколя; она смеялась и хохотала по привычке.

– О! Ваша светлость, – воскликнула она, – чья это великолепная карета, запряженная двумя белыми мулами, которую я заметила на дворе вашего дворца? Не принадлежит ли она вашей светлости?