Густав Эмар - Вождь окасов

– Я понимаю твою преданность и принимаю ее. Разве я теперь не вещь, принадлежащая тебе? Не бойся, чтобы я стал перечить. Но сказать ли тебе? Я боюсь, что все попытки наши будут напрасны и что рано или поздно мы принуждены будем вернуться к последнему средству, которое ты не позволил мне употребить.

– Маловерный! – вскричал Валентин восторженно. – На том пути, по которому мы пойдем, фортуна будет нашей рабою!

Луи не мог удержаться от улыбки.

– Сначала надо еще иметь удачу в том, что предпринимаешь, – сказал он.

– Удача – утешение глупцов; человек сильный действует наверняка.

– Но что же ты хочешь делать?

– Женщина, которую ты любишь, в Америке, не правда ли?

– Я уж говорил тебе об этом несколько раз.

– Ну! В таком случае нам надо ехать туда...

– Но я не знаю даже, в какой части Америки живет она.

– Что за нужда! Новый Свет – страна золота, обитель искателей приключений! Мы составим себе состояние, отыскивая ее. Разве это так неприятно? Скажи мне... ведь эта женщина родилась же где-нибудь?

– Она родом из Чили.

– Хорошо! Стало быть, она возвратилась в Чили; там-то мы и найдем ее.

Луи взглянул на своего молочного брата с почтительным восторгом.

– Как! Ты серьезно сделаешь это, брат? – сказал он взволнованным голосом.

– Не колеблясь.

– Ты бросишь военную карьеру? Я знаю, что через полгода ты будешь произведен в офицеры...

– Я уже не солдат с нынешнего утра; я нашел человека, который заменит меня.

– О! Это невозможно!

– Однако это так.

– Но твоя старая мать, моя кормилица, которой ты единственная опора?

– Из того, что осталось у тебя, мы дадим ей несколько тысяч франков; в соединении с той пенсией, на которую дает мне право крест, этих денег ей будет достаточно на пропитание во время нашего отсутствия.

– О! – вскричал молодой человек. – Я не могу принять такой жертвы, честь запрещает мне это!

– К несчастию, брат, – возразил Валентин тоном, заставившим графа замолчать, – ты не вправе отказать: действуя таким образом, я исполняю священный долг.

– Я тебя не понимаю...

– К чему объяснять?

– Я требую!

– Хорошо! Впрочем, может, это к лучшему. Слушай же: когда, вскормив, мать моя возвратила тебя семье, мой отец вдруг занемог и умер после восьмимесячной болезни, оставив мою мать и меня в глубокой нищете. То немногое, что у нас было, пошло на покупку лекарств и оплату докторов. Мы, конечно, могли бы обратиться к твоему семейству, которое наверно не оставило бы нас; но матушка никак не хотела решиться на это. «Граф де Пребуа-Крансэ сделал для нас более, нежели следовало, – повторяла она, – не надо беспокоить его».

– Напрасно, – сказал Луи.

– Знаю, – сказал Валентин. – Однако голод дал себя знать. Тогда-то ухватился я за разные ремесла, о которых говорил тебе. Однажды на Каирской площади, проглатывая сабли и зажженную паклю при шумных рукоплесканиях толпы, я собирал деньги, как вдруг очутился перед офицером африканских егерей, который глядел на меня с видом добродушия и сожаления, растрогавшим мое сердце. Он увел меня, заставил рассказать мою историю и потребовал, чтобы я сводил его на чердак, в котором жил вместе с матерью. При виде нашей нищеты, старый солдат заплакал; слезы, которые он и не думал удерживать, катились по его загорелым щекам. Луи, этот офицер был твой отец.

– Мой благородный и добрый отец! – вскричал граф, пожимая руку своего молочного брата.

– О! Да, именно благородный и добрый! Он назначил моей матери ежегодное содержание, достаточное для ее пропитания, а меня определил в свой полк. Два года тому назад отец твой был ранен пулею в грудь и умер через два часа, называя меня своим сыном.

– Да, – сказал молодой человек со слезами в голосе, – я это знаю!

– Но ты не знаешь, Луи, что отец твой, умирая, сказал мне. После раны, полученной им, я не оставлял его.

Луи молча пожал руку Валентина. Тот продолжал:

«Валентин, – сказал мне отец твой слабым голосом, прерывавшимся от предсмертного хрипения, потому что агония уже начиналась, – сын мой остается один, он очень молод ; у него нет никого, кроме тебя, его молочного брата. Заботься о нем, не оставляй его никогда! Кто знает, что хранит для него будущее! Могу ли я положиться на твое обещание?» Я стал на колени возле твоего отца и, почтительно взяв руку, которую он протянул ко мне, сказал ему:

«Умирайте с миром... в час несчастия я всегда буду возле Луи». Две слезы выкатились из глаз твоего отца; это были слезы радости в последний час жизни. Растроганным голосом сказал он мне: