Поль Феваль - Башня преступления

– Ага! – проскрежетала Матюрин. – Ты, стало быть, видел, что у меня в ларе? А известно ли тебе, сынок, что все это принадлежит тем господам и прекрасным дамам, которые только что вышли отсюда?

– Ну, ну, матушка, – ответил парень, улыбаясь с хитрым видом. – Вы же называли их своими слугами!

Все так и было – но не надо говорить правду королям!

Матюрин никогда не отличалась мягкостью нрава; возражать фермерше могли только те, кого она считала сильнее себя. А с того момента, как старуха приблизилась к подножью трона, она не переносила больше и намека на противоречие.

И теперь она бросилась на сына, который все еще простодушно смеялся над ее ответом; вырвав из рук парня сабо, она начала от души дубасить несчастного.

Сначала Винсент не сопротивлялся. Удары градом сыпались ему на спину и на голову; несколько раз старуха даже заехала ему по лицу; парень пытался прикрыться своими неловкими руками, жалобно бормоча:

– Матушка, вы бьете слишком сильно! Матушка, мне же больно! Матушка, вы что, хотите прикончить меня собственными руками? Опомнитесь: я же ваш родной сын!

Но Матюрин уже ничего не слышала; в безумном ослеплении она продолжала наносить удары. При этом она дико вопила:

– Здесь нет ничего моего! Пусть меня сотрут в порошок, но тридцати пяти су от меня никто не дождется! Ему надо есть, мерзавцу! Пить, вору! В твоем возрасте люди давно сами зарабатывают на жизнь! Это ты должен кормить и поить свою старуху-мать, слабую и увечную горемыку!

Удары становились все сильнее. Парень уже обливался кровью. Он принялся звать на помощь, но за дверью было тихо.

Вид крови окончательно разъярил Матюрин. Это была женщина-бык, она не переносила красного цвета. Старуха отшвырнула сабо, которые, разбив окно, вылетели на улицу, и схватила подвернувшуюся под руку большую мотыгу.

И тут же, по странному свойству всех женщин, которые испускают жалобные стенания, даже когда колотят мужчину, своего господина и повелителя, Матюрин заголосила:

– Караул! На помощь! Вор, убийца! Режут! А-а!..

И она замахнулась мотыгой на хромца, который чудом избежал удара, упав на пол.

Стоя на четвереньках, бедный малый машинально искал какое-нибудь оружие для защиты. Он сунул руку в карман и извлек оттуда нож.

Видели бы вы этот жалкий нож! Небольшой дешевый ножичек, крохотное лезвие которого свободно ходило между планками рукоятки из светлого дерева, ножик, которым нельзя было зарезать даже цыпленка. Да им и яблоко не удалось бы очистить!

Однако это был нож. Название создает вещь.

После того, как разбилось окно, снаружи донесся шум голосов. Дверь резко распахнулась – как раз в тот момент, когда Матюрин, сжав мотыгу обеими руками, с сокрушительной силой обрушила ее на голову своему сыну; тот выронил нож и упал бездыханный.

В дверь вошла небольшая группа крестьян, мужчин и женщин.

Первым в комнату проскользнул замечательный персонаж; похоже, он был не из этих мест, сей юноша с дерзким лицом, темно-русыми волосами, в шляпе «Молодая Франция» и элегантном костюме за 45 франков, что продается в Бель-Жардиньер.

В два прыжка Клампен по прозвищу Пистолет – а это был он собственной персоной – пересек комнату и схватил маленький ножик, который с победоносным видом зажал между большим и указательным пальцами.

– Вот доказательство преступления! – торжественно провозгласил Клампен. – Селяне, вы – свидетели! Не я изобрел это смертоносное оружие. Почтенная мать семейства, которую вы видите, чуть не пала от руки родного сына!

Крестьяне неуверенно переводили взгляды с распростертого на полу парня на Матюрин, которая уселась на стол, вся красная и запыхавшаяся.

– Это, однако, верно, – наконец проговорил один из землепашцев, – у парня был свой нож.

– Точно, – прибавил другой. – А у старухи можно украсть много денег, целый матрас.

– Ты лжешь, – прохрипела Матюрин, с трудом ворочая тяжелым языком.

– Да у тебя и в шкафах полно, – вновь сказал землепашец, – и в подполе.

– И всюду! – хором заявили присутствующие. – У нее золота столько, что в храме не поместится!

– Вы лжете! – упрямо повторила Матюрин. – Мой сын хотел погубить меня из-за тридцати пяти су. На столько он переколотил посуды у своих хозяев Матье… И убирайтесь прочь, канальи! Я не люблю, когда в моем доме топчется всякий сброд!

Никто не двинулся с места.

И никто не догадался помочь хромому.

Пять или шесть парней и две девушки, по их собственному выражению, «стояли столбами», то есть замерли, широко расставив ноги, опустив головы и свесив руки.