Йоханнес Йенсен - Поход кимвров

Римские матроны славились как хорошие, экономные хозяйки. И они расхаживали по площади в своих туниках, грациозными складками обвивавших ноги, и разглядывали рабынь, сбившихся в кучу около помоста, стоя или лежа, но так тесно, что с трудом можно было пробраться между ними. У римлянок, однако, глаз зоркий, и они уже издали намечали себе подходящую покупку, бочком пробирались к ней сквозь толпу и тщательно осматривали девушку: щупали усыпанной кольцами рукой ее плечи – достаточно ли крепки, исследовали груди – не рожала ли, дергали за волосы – собственные ли, и закусывали губы: слишком уж соблазнительны были эти суки! Одинаковые, как слитки золота, словно вылитые все из одной формы, и все одной пробы – до обидного красивые девки! На красивых служанок спрос среди римских матрон был невелик, и более грубые, менее привлекательные, но годные для работы девушки покупались первыми.

Но и остальные находили покупателей; часто их даже оспаривали друг у друга, набивая цену к радости аукциониста. Набивали цену мужчины, бесстыдные прожигатели жизни; впрочем, имея достаточное количество денарий [24], можно было позволить себе все. Тем не менее такие покупатели показывались на торгу только в сумерки, когда им уже не угрожала встреча с почтенными родственниками или знакомыми матронами; приходили они в перерыве между театром и ночной оргией, умащенные, раздушенные, напевая строфу из Феокрита [25].

Медленно шла продажа, но очередь доходила до каждой девушки, и в конце концов все молодые осиротевшие дочери кимвров были проданы и у всех на лбу были сделаны мелом пометки: кого послать, за кем пришлют – согласно уговору с покупателями. Могло ли быть достаточно суровым наказание для тех, кто обязан был защищать их и своей самонадеянностью сгубил себя и их!..

Оставшись без защиты, они были обречены на рабство и всякие унижения. И не тем был особенно тяжел их жребий, что им приходилось сгибаться под тяжестями, стоять по пояс в воде Тибра, полоща белье, молоть зерно ручными жерновами, всю жизнь не разгибая спины, или таскать с полей камни и разбивать их в щебень, или угождать капризным госпожам, которые, говорят, не задумывались, и в минуту раздражения закалывали булавкой неугодную рабыню: хуже всего было попасть в тот круг, в который они попадали, – в мир рабов и рабынь.

И печальнее всего была участь самых красивых, самых привлекательных, особенно соблазнительных для порока и быстро соблазняемых им, быстро катившихся со ступеньки на ступеньку, все ниже и ниже; их след скоро пропадал.

Но никаких жалоб не дошло от них до потомков. Самые жестокие условия жизни, какие только могла измыслить для них грубая сила, в чьи руки они попали, не могли вырвать у них жалоб.

Да и многие невозможные условия существования женщина делает возможными благодаря своей преданности. И, конечно, не все хозяева оказывались жестокими. Многие и многие пленные женщины, пожалуй, сохранили в своем сердце способность любить и жалеть и в новом своем неверном существовании, хотя никто и не жалел их самих.

Человек в запачканном глиной плаще – видимо, прямо из мастерской, – но вообще с виду похожий на свободного римского гражданина, спешил по улицам Рима, объятый тревогой, не обращая внимания на окружающее, как человек, вызванный по очень спешному и важному делу и ни о чем другом не думающий, кроме того, как бы не опоздать. Но многие прохожие узнавали его и почтительно глядели ему вслед, кивая друг другу:

– Ваятель Кейрон! Спешит куда-то!

Он спешил на невольничий торг. Очевидно, с ним произошло что-то особенное. В руке он сжимал послание, только что полученное. Наемный посыльный принес его в загородную мастерскую ваятеля и не мог сказать ничего, кроме того, что ему поручено передать послание в собственные руки; не мог он описать наружность пославшего. Принес же он свиток папируса, на котором неуверенной рукой было набросано что-то вроде плана Рима, и на том месте, где находился невольничий торг, изображено было нечто, с первого взгляда похожее на жука… Да, разумеется, жук! И вдруг молнией блеснуло в уме Кейрона: невольничий торг, пленные северные варвары, приведенные в город на этих днях, жук-скарабей и… светловолосая Инге! Старое воспоминание с новой силой пробудилось в душе. Далекий, далекий край, где он когда-то был пленником; неужели этот край вдруг вновь приблизился к нему?.. То краснея, то бледнея, спешил Кейрон по римским улицам. Неужели это правда?.. Только бы не опоздать!