Виктор Тихомиров - Чапаев-Чапаев

…

Тут-то и выступила из толпы, вернее вытолкнули ее, девушка подросток, в городском, но запыленном и сильно измятом платье. Достав из футляра инструмент — скрипку, она мгновенно начала играть, не особо громко, но пронзительно и сильно. Многие и не поняли, что за штука при ней — не гармонь и не гусли, но с первых же звуков хватает, и прямиком, за самую душу.

Видно было, что музыка идет именно из музыкантши, хоть и через инструмент. И поток этой музыки так силен, что девушке приходится скручиваться жгутом, чтоб несколько придержать ее ход, но тут же, не снеся напора, раскручиваться в обратную сторону, отчего подол платья отлетал резко вбок, но не насовсем, а чтоб через мгновенье опять завернуться вокруг отставленной ноги. Головой же, в смятой прическе, она крепко прижимала инструмент, будто ежась от холода и одновременно прислушиваясь внимательно, что там за мелодии приготовились вырваться наружу.

Музыка была такова, что никто у костра подобной и не слыхивал прежде. Некоторые бойцы, с особенно расстроенными в боях нервами, принялись рыдать, не стесняясь товарищей и не ожидая никаких утешений. Это были рыдания скопленные годами суровой и несправедливой жизни, и теперь они рвались наружу бурным потоком, принося небывалое облегчение.

Слыша это, отлеживавшийся поодаль на носилках комиссар, стуча зубами, давал слабым голосом из-под шинели разъяснение:

— Это у них слезный дар открылся. Это хорошо, не то до ручки дойти можно, как я. А которые рыдают и плачут, тем не грозит такое.

Раскрытый футляр от скрипки, еще до перерыва в музыке, стал наполняться кусками хлеба, яйцами, пачками махорки, кислыми яблоками местного сорта и даже обойма винтовочных патронов шлепнулась сверху. Сахар — само собой. Денег только не клали, кроме одной желтой монеты с дырой посередине, могущей, видимо, служить украшением или грузилом для рыбной ловли.

А вместе с последним звуком, после которого и тишина показалась новой и тоже содержащей в себе неведомую прежде музыку, раздался и хриплый голос кашевара, принесшего котел каши и, перво-наперво, навалившего девушке этой каши в подставленный черепок. Потом уж подступили в очередь бойцы и комиссару отнесли порцию.

Артистка, при помощи круглого колена, закрыла переполненный футляр и, спрятав завернутую скрипку под наплечный платок, принялась за еду. Быстренько с ней покончив и вытерев черепок корочкой хлеба, девушка съела и ее, затем будто бы растворилась в воздухе, и не мудрено, поскольку, как уже упоминалось, ни пса было не видно вокруг.

…

Матрена, которая при записи назвалась Петром, была все время тут и с интересом все слушала, тем более, прежде ей не приходилось бывать в собрании, чтоб такое стечение мужчин. Один только совокупный запах чего стоил. Хорошо еще, что народец вокруг преобладал низкорослый и щуплый, за счет китайских представителей и поэтому не вдруг должны бы ее разоблачить.

Речь комиссара так впечатлила девушку, что Матрена на какой-то миг, пока не опомнилась, обрадовалась даже вместе с парнями, что и ей будут в приказном порядке «давать» девок. Но опомнившись и потом, позже, она все удивлялась, по-девичьи, до чего все эти пареньки и мужики похожи на кобелей, и как сильно их эта сторона жизни воспламеняет. Она, бывало, с подругами и полслова робела сказать об этих отношениях, а тут, на привалах и у костров, то и дело о них, и вообще о бабах заходила речь, не смотря на страдания из-за боевых ран и увечий. Матрена даже узнала из разговоров многое такое, неизвестное ей доселе, о своем девичьем «устройстве», и даже о разнообразии этих «устройств».

Сперва она сильно струсила и подумала бежать, но пообвыкнув, решила, что все эти сведенья могут пригодиться в дальнейшей практической жизни и, не замечая к своей персоне особенного внимания, решила еще побыть в дивизии, чтоб добрать боевого опыта.

Зато она лучше почувствовала себя парнем, Петром и в дальнейшем легко вошла, что называется, в роль.

Когда все наелись каши, а девушки со скрипкой простыл и след, бойцы сами принялись петь, приплясывать и играть на народных инструментах, которых в те далекие времена было великое множество. Одних гармошек всех видов можно было встретить в одной какой-нибудь, для примера взятой деревне, до десяти штук. И овладение этим нехитрым инструментом делало парня одним из самых завидных кавалеров. Многие достигали немыслимой исполнительской виртуозности. На балалайках же мог играть всякий, кому не лень, и если еще оставались незанятые сельчане, так могли музицировать на ложках. Пляшущим же оставалось лишь, как можно сильнее топать ногами, держа руки на поясе и выше подпрыгивать. Плюс — кто чего выдумает по ходу дела. Но из этих нехитрых фигур складывались иногда потрясающие танцевально-музыкальные формы. Словом, веселиться умели.