Феликс Разумовский - Умытые кровью. Книга I. Поганое семя

Ближе к ночи, когда отгорел закат и выпало молозиво росы, Акимов начал будить своих:

– Подъем, пане-товарищи.

В руке он держал «светлячка» – трофейную керосиновую лампу с отражателем. Почесываясь, сели в круг и, нарезая жеребейками пахучее, натертое чесноком и перцем сало, принялись есть – многие через силу после сна. В стодоле было сумрачно и душно, воздух отдавал портянками и дымом – дневальный жег костер в железной посудине.

– Ишь как, без хлеба трескают. – Сытые, повечерявшие гречкой солдаты косились на казаков с ехидцей, скалились, и кто-то, не выдержав, бросил:

– А что, станичники, тошно вам не станет? Не проберет медвежья-то болезнь?

Перед боем ведь у кого как – у одних натуральный понос, у других словесный.

– Свое кусаем. – Акимов невозмутимо отбросил шкурку и вдруг улыбнулся до того зло, что разговаривать с ним сразу расхотелось. – Хорош, брехать впустую.

Ничего больше не сказал, молча стал жевать. Да и с кем объясняться-то, с дурным мужиком-лапотником? Умный-то человек враз бы понял, что к чему. Знает небось, что, не поевши сала, долго в ночной воде не высидишь. А тут надо проплыть с полверсты, да не просто так, а держась на глубине и дыша через соломинку. Попробовал бы зубоскал этот, живо бы потишел. А то – медвежья болезнь…

Покончив с едой, он поднялся и в полутьме отыскал Граевского:

– Ваш бродь, самое время. Как три раза сыч проревет, значит, управились мы, дело за вами.

– Ладно. – Чиркнув спичкой, поручик глянул на часы и, представив, каково оно сейчас лезть в черную речную глубину, неожиданно спросил: – Женатый ты, Степан Егорыч, дети есть?

– Вперед боя, ваш бродь, не след о доме гутарить. – Акимов сразу как-то подобрался, поскучнел. – Ну, с Богом, что ли?

Перекрестился и пошел к своим.

– Сбирайтесь, пане-товарищи. Колесов, выводи людей.

К ночи похолодало. Небо было ясным, окрестные поля заливал молочный свет идущей на ущерб луны. Изо рта шел пар, казаки ежились, поводили плечами.

– За мной. – Колесов, крепкий, плечистый приказной[1], растянул отряд в колонну по одному и, забирая наискось, первым попер по несжатому полю. Шли след в след, Акимов замыкал. Наконец потянуло запахом тины, мягко плеснула волна, и внизу, под песчаным крутояром, показалась река – здесь, за излучиной, ленивая, с заросшими камышом берегами.

«Пластуется вроде нас». Акимов глянул на стлавшийся над водой туман и коротко приказал:

– Колесов, Матюхин, со мной.

Казаки разделились. Два отделения, оставив шашки и карабины под охраной третьего, живо спустились к реке и стали резать бархатистые, похожие на черные свечки головки камышей. Стоит затолкать их на живот под одежду, набить карманы мелкими камнями, а в зубы взять полую тростинку, можно уверенно держаться на нужной глубине. Такой, чтобы коленями не бултыхать и легкие справлялись с давлением воды. Правда, плыть лучше на спине – так легче дыхательную трубку держать да и за глубиной погружения следить. Хитрость эта тысячелетняя, разведчики ее еще в седой древности знали.

Когда управились с камышами, Акимов вытащил кусок литого сахара, верного средства для улучшения ночного зрения, и начал хрустко дробить его:

– Прикусывайте, пане-товарищи.

Он подождал, пока кусочек сахара растает во рту, и, проглотив тягучую слюну, первым разорвал туманный полог над черной рекой:

– С Богом.

Пластуны потянулись следом. Булькнула в камышах осторожная ондатра, тихо плеснула вода, и снова все смолкло, лишь с того берега доносилось уханье филина.

Проводив товарищей, казаки из сторожевого отделения взяли их оружие и молча, хоронясь за кустами, двинулись берегом реки. У старого раскидистого вяза они нырнули в заросли боярышника и сразу же услышали грозное:

– Стой, кто идет?

Кричал, клацкая затвором, часовой из темноты.

– Вена, – ответили казаки, а через минуту старший, черноусый рябой урядник, уже докладывал Граевскому:

– Вылупились, ваш бродь, с полчаса как, двумя отделениями.

– Ладно, братец, иди со своими в распоряжение прапорщика Трепова. – Поручик отпустил его и в который уже раз прильнул к своему «цейсу» – отсюда до моста было каких-нибудь полсотни саженей. С этой стороны проход на него был закрыт проволочным заграждением, на другом конце, за баррикадой из мешков с песком, засела пулеметная застава, вооруженная двумя машинками «Шварцлозе». Если хлестанут кинжальным огнем, сразу выкосят полуроту. Прав Акимов, без хитрости не обойтись.